Густав. Мы получили извещение из Германии. Владелец вашего дома, господин Гельмут, расстался с этим миром. (Пауза.)
Анна. Господин Гельмут. (Пауза.) Да ведь еще прошлым летом он ходил тут… Он был как такой тихий припев прошлому… Я всё еще вижу его… Белым вином нас угостил… Душой он всё еще жил тут…
Густав. Я очень сожалею. Очень. (Пауза.) И так как у господина Ламбсдорфа не было наследников, и завещание он не оставил, то дом этот ныне… Переходит во владение города.
Анна. А то значит, что мы… (Пауза.)
Густав. Что, что вы…
Анна. Ничего… Словом… Пора вещи собирать…
Густав. Да что вы! Зачем сразу так! Не те времена… Я только пришел сказать вам… Я должен был прийти… Ну, зачем вещи, я еще ничего не знаю…
Анна. Но ведь мы не собственность города.
Густав. Я понимаю.
Анна. Нет, господин из думы. На разных языках мы говорим… Я только думаю… Что станется с этим домом, который для всех нас близок как мать. Что с деревьями станет. Они ведь всё помнят, молчат только. Да колодезь старый… Он уже никому не нужен будет, да засыплют его… (Пауза.)
Густав. Вы говорите так…
Анна. А как иначе еще… Ликвидируют, изничтожат, да уж вы такого что, мало видели?
Густав. Да, я понимаю, я знаю… Только простите — это вам только так кажется, что на разных языках мы говорим!
Анна. Этого не нужно теперь, да, только, пожалуйста, нет. Я в пластырях не нуждаюсь. Я вот только подумала — как рикша такую тяжесть потянет…
Густав. Кто?
Анна. Сосед мой, Сембий.
Густав. Нет, вы сказали, Рикша.
Анна. Да. Странно звучит? Конечно не в Азии мы. Но рикша у нас существует. С двуколкой… (Пауза). Клип-клап-клип-клап… Могли бы вы так, как рикша?…
Густав. Кажется, не мог бы.
Анна. Да, вы не могли бы. Сембий — не как другие — он на половину человек, на половину лошадь и в глазах у него всегда такая лошадиная грусть… Бог ты мой, кому я всё это рассказываю? Вы ведь… Да кто вы такой есть? (Пауза.)
Густав. Я никто.
Анна. Ну, сказали — знатный человек из думы — и теперь говорите — никто…
Густав. Это не имеет никакого значения, тут всё иначе… Если можно так выразиться… Эта мирская цепь от часов, куда то провалилась… Тут у вас такой покой… Такой, вроде, оазис…
Анна. И вы явились прочесть нашему оазису смертный приговор.
Густав. Да не надо Анна, прошу вас…
Анна. Ну что вы еще хотите… Уходите, пожалуйста…
Густав. Не гоните меня, я прошу! Я хочу помочь вам…
Анна. Помочь. Смешно. Подумали, что баррикады может, станем возводить, голодуху объявим? А может, вы нам на рояле сыграть желаете? Вальс «эвтаназия». Я былая танцовщица. Будем знакомы — Анна Павлова. (Пауза.)
Густав. Танцовщица…
Анна. Да. Только танцовщицы умирают после последнего танца, вот в чем шутка…
Густав. Да с кем же я это говорю! Ведь с танцовщицей!
Анна. Нет, господин думец. Поздновато немного.
Густав. Могу я к вам еще прийти?
Анна. Зачем?
Густав. Я не знаю… Рояль этот… Рояль нельзя бросить во власть судьбы… Когда-то, когда пожгли старую сельскую школу, мы в повозке тащили такой совсем обгорелый рояль, мне казалось, она боролась с болью так же как человек!
Анна. Зачем же это вы всё мне рассказываете?
Густав. Не знаю. На меня что-то навалилось. Я должен был кому-то это всё рассказать…
Анна. И именно мне?
Густав. Именно вам, Анна Павлова!
Анна. Оставим эту романтику. Та была другая Анна Павлова.
Густав. Тут всё для меня иное. Когда увидел я вас у тех веревок, это было как в чудной картине…
Анна. А что на веревках. Это вы тоже знаете?
Густав. Я вижу, но это, кажется, не тот ответ, которого вы ждете.
Анна. Это все наши ближние… Без вести пропавшие… Самоубийцы может… Все, все ближние… (Пауза). Это я так сказала… Сама себе… Меня ведь тоже — уже почти нет…
Тихо волоча повозку, появляется Сембий.
Анна. Ну, вот и Сембий домой идет… Сембий, хорошо, что ты вернулся.
Сембий. Что стряслось, Анна…
Анна. Вести худые… Господин Гельмут скончался. (Пауза.)