– Кончик, я собираюсь сегодня сбежать. Пойдешь со мной?
Кончик огляделся по сторонам и закрыл рот руками. Мистер Бэррек соскочил со своего стула, глаза его сверкали от злобы и радости.
– Ты разговаривал! – заявил он Джиму ликующим тоном. – Это был ты.
Кончик закрыл глаза и поднял руку, но Джим уже поднялся. Ему было все равно. Учитель встал со стула и взмахнул веревкой, со свистом рассекая воздух.
– Мне все равно, – попытался объяснить Джим, но только еще больше разозлил мистера Бэррека. Наконец-то он поймал Джима и теперь бил его за все разы, когда он пытался, но у него не получалось найти повода. Он достал из кармана засаленный платок и обмотал его вокруг головы Джима, затянув покрепче под подбородком.
– Просто на всякий случай, если тебе захочется закричать, – сказал он.
Все мальчики смотрели на них. Веревка хлестала Джима снова и снова, и теперь порка билась у него внутри, словно дикая птица, стучась о руки, ноги, живот, грудь, голову – настолько сильно, что ему казалось, будто она поднимет его и унесет прочь.
Когда учитель покончил с Джимом, мальчик упал на парту, словно груда тряпок. Ему хотелось спать. Прозвенел звонок, и мальчишки бросились из класса. Джим почувствовал у себя на плече руку Кончика.
– Так они поступают с мальчиками, которые сбегают, Джим, – прошептал Кончик. – Они колотят их вот так каждый день, пока те не начнут вести себя хорошо.
Джим снова почувствовал, как трепещет в душе дикая птица.
– Только если поймают.
– Их всегда ловят. Бобби[1] всегда их ловят и приводят обратно, а потом их колотят и колотят.
Джим заставил себя сесть. По телу прокатилась волна жжения.
– Ты не пойдешь со мной?
– Я боюсь. Честно, я боюсь. Не ходи и ты, Джим.
Джим поднял голову и поглядел на большие арки над проходами классной комнаты. Он знал слова наизусть. Бог добр. Бог свят. Бог справедлив. Бог есть любовь.
– Я должен, – возразил он. – И я ухожу сегодня, Кончик.
8
Выбивалки для ковров
Джим знал, что бежать нужно до того, как старая Марион пойдет на обход. Он понятия не имел, как будет делать это. За ужином он положил сыр в карман, а Кончик передал ему свою порцию. В конце ужина мистер Сиссонс поднялся на помост, и ерзанье и перешептывания тут же прекратились. Он двигался очень медленно, глядя на каждого.
– Мне нужны несколько крепких мальчиков, – произнес он. – Помочь выбивальщикам ковров. – Он подождал, но никто не шелохнулся. – Так я и думал. Желающих – просто тьма, а ведь в доме много больных. – Казалось, по комнате пробежал холодок. Мистер Сиссонс рассмеялся своим сухим свистящим смехом. – Это может быть холера, дорогие мои. Так я слышал. Мне нужно кормить две тысячи ртов, и кто-то должен зарабатывать деньги, холера там или не холера. Кто-то должен покупать лекарства. Кто-то должен платить за похороны.
И он снова стал медленно двигаться, внимательно присматриваясь к мальчикам.
– Тьма больших крепких мальчиков, съедающих каждую крошку, которую я им даю, и ни слова благодарности. – Он сошел с помоста и пошел между рядами, похлопывая по головам мальчиков, мимо которых проходил. – Я хочу, чтобы вы пошли в женское крыло сразу после ужина и не спускались, пока не переколотите все ковры.
– Какие такие ковры? – поинтересовался Джим.
– Понятия не имею, – шепотом отозвался Кончик. – Их приносят из богатых домов, женщины выбивают их и отправляют обратно.
– Я пойду с ними, – внезапно произнес Джим, поднимаясь вместе с мальчиками постарше.
– Ты глупый, – заявил Кончик. – Он обращался к большим мальчикам.
– Ты идешь или нет? – Джим метнулся за старшими ребятами, и Кончик побежал следом.
Их привели в одну из больничных палат. Увидев лежащих на постелях людей, Джим снова подумал о матери. Не в эту ли комнату ее принесли в ту ночь, когда они оказались здесь? Интересно, вспомнит ли кто-то, как ее принесли? Говорил ли с ней кто-нибудь?
В воздухе было душно от пыли. Слышались тяжелые ритмичные удары. Из одного конца палаты в другой были натянуты веревки, на которых развесили ковры. Женщины и мальчики, закатав рукава, колотили по коврам плоскими палками, и каждый их удар взметал в воздух тучи пыли, похожие на тучи мух. Лежавшие в постелях больные задыхались, кашляли и просили воды, и старая медсестра, шаркая и кряхтя, переходила от одного пациента к другому, по очереди их ругая.
1
Прозвище полицейских. Его происхождение связывают с именем премьер-министра Великобритании Роберта Пиля (сокр. от Роберт – Боб или Бобби). Будучи министром внутренних дел, он реорганизовал полицию, сделав ее более эффективным учреждением. В 1829 году Пиль основал в Лондоне муниципальную полицию и ввел уличное патрулирование.