– Я... меня зовут... Абрахам. Мне нужно...
Я умолк и стал торопливо вспоминать прочитанное в мамином дневнике.
– Распятие... Оно мне нужно.
Арминий молчал.
Я не знал, понял ли он мою сбивчивую просьбу. Потом до меня дошло: возможно, он ждет платы. Я порылся в карманах, но, кроме голландских гульденов, других денег у меня не было. Я протянул их Арминию.
К моему удивлению, он громко расхохотался. Смех его был беззлобным и совсем не монашеским. Не взглянув на гульдены, Арминий кивнул в сторону Аркадия:
– Ты хочешь получить нечто, отпугивающее вампиров. Да?
– Да, – ответил я и покраснел.
Мне было стыдно за допущенную мною бестактность (и почему я не догадался спросить у Аркадия, как нужно себя вести?). Одновременно меня удивило насколько хорошо ему известна природа моего спутника. Уж не подумал ли этот странный монах, что я ищу защиты от Аркадия? Но тогда получался полный абсурд: вампир послал меня за средствами против себя самого! Между тем Арминию моя просьба вовсе не показалась странной. Все с той же усмешкой, никак не вязавшейся с его почтенным обликом, он слегка поклонился и скрылся за дверью. Вскоре Арминий вернулся, держа в руках черный шелковый мешочек. Он молча и как-то буднично протянул его мне. Я пробормотал слова благодарности, взял мешочек и повернулся, чтобы уйти.
– Абрахам, – остановил меня монах.
Он говорил по-немецки со странным акцентом. Вероятно, его родным языком был еврейский.
Я обернулся. Арминий с беззастенчивым любопытством разглядывал меня. Я достаточно много знал об особенностях старческого поведения и сталкивался с ними в своей практике. Но сейчас это меня почему-то рассердило.
– В мешочек я положил два золотых распятия и облатку, иначе называемую "телом Христовым". Ты понимаешь, что означают эти предметы?
Мой религиозный опыт ограничивался детством, когда меня водили в католический храм. Став взрослым, я прекратил ходить на мессы и причащаться. Я терпимо отношусь к верующим и стараюсь не задевать их религиозных чувств, но сейчас я не выдержал – должно быть, усталость и нервное перенапряжение наконец выплеснулись наружу. Я подумал: да кто он такой, что позволяет себе разговаривать со мной, как с малолетним глупеньким ребенком? Может, по возрасту я и кажусь ему мальчишкой, но тем не менее владею современным и научными знаниями, а его голова напичкана религиозными предрассудками и суевериями. Или он собрался меня учить?
– Представьте, понимаю, – огрызнулся я. – Два куска металла и нечто среднее между сухарем и вафлей.
Арминий хлопнул себя по бедрам. Мой ответ так его развеселил, что он был готов пуститься в пляс. Он даже согнулся от смеха. Потом он выпрямился и, продолжая посмеиваться, сказал:
– А ты не безнадежен, Абрахам! Ты – первый, кто дал мне вразумительный ответ.
Я едва не съязвил, что не знал о проводимом испытании. Но тут явпервые заметил, что черное одеяние Арминия отличается от монашеского и священнического. На груди у него не было цепочки с распятием или каким-то иным символом веры. Мое раздражение сменилось неподдельным любопытством.
Вдоволь насмеявшись и утерев слезы, Арминий указал на мешочек.
– Ты совершенно прав. Сами по себе они ничего не представляют. Но ты попросил их для защиты. Тогда ты должен понять их свойства. Любой символ, будь то кусок металла или корка хлеба, становится священным, когда его начинают считать таковым, когда эта мысль укореняется в сознании. Если же ты не будешь искренне верить в могущество этих символов, они окажутся совершенно бесполезными. Священные предметы сильны в той мере, в какой их наделяет силой тот, у кого они оказываются в руках. Человек может делать это сознательно или неосознанно. Надетый крест не подпускает вампиров, а облаткой можно запечатать двери. Советую тебе пока не развязывать мешочек, чтобы его содержимое не потревожило твоего... приятеля. Но помни: распятия и облатка имеют громадную силу, только когда ты по-настоящему веришь в них.
– Вот я и проверю, – буркнул я.
В иное время и при иных обстоятельствах я держался бы с Арминием гораздо учтивее. Но сейчас мне было не совладать со своим цинизмом: он прорывался в интонациях и, конечно же, отражался на лице.
Зато с лица Арминия начисто исчезли все следы веселья. Передо мной стоял человек непоколебимой убежденности и пугающей внутренней силы. Эта же сила светилась в его черных глазах.
– Проверить – значит потерять брата и пропасть самому. Там, где ты вскоре окажешься, результатом проверки будет смерть. В тебе должна быть уверенность. Чувствуешь разницу между этими словами? Если ты допускаешь возможность провала, я больше не стану тратить на тебя время и силы.
Я молчал, раскрыв рот. Откуда он знает про Стефана? Может, Аркадий заранее известил его телеграммой?А почему бы нет? Это представлялось мне вполне правдоподобным.
Еще более меня рассердило то, насколько Арминий ценит свою помощь. Сопоставимы ли опасности, угрожающие Стефану, да и мне самому, с тем, что он сделал для нашего спасения – вручил мне пару распятий и облатку?
Я почувствовал, как у меня раскраснелось лицо.
– Не волнуйтесь, провала не будет. Я сделаю все, что нужно, только бы спасти брата.
– Вот это мне нравится, – неожиданно мягко улыбнулся Арминий. – Тогда мы, возможно, еще встретимся.
Стоило мне ненадолго отвернуться, как старик исчез. Я даже не успел с ним попрощаться. Массивная черная дверь закрылась. Я поспешил к ожидавшему меня Аркадию. Коляска тронулась, и я оглянулся назад. Монастырь вновь скрылся за стеной тумана, а место, где я только что стоял, освещал неяркий солнечный луч.
Сон. Просто сон.
Я сижу рядом с Аркадием. Коляска несется сквозь снежную мглу к ущелью Борго. Долина, монастырь, Арминий кажутся мне диковинным сном. Но правая рука сжимает черный шелковый мешочек. Даже сквозь материю мои пальцы ощущают острые кромки золотого распятия...
Глава 13
ДНЕВНИК СТЕФАНА ВАН-ХЕЛЬСИНГА
26 ноября 1871 года
Сомневаюсь, дадут ли мне закончить эту запись...
Я – узник странного замка, что стоит в глухом уголке далекой и чужой мне страны. Я нахожусь в комнате, стены и пол которой сложены из массивных каменных плит. Единственным источником тепла служит очаг, в который я все время подбрасываю дрова. За окном – узким и высоким – кромешная тьма. Уверен, днем отсюда открывается захватывающий вид на вздымающиеся к небу Карпатские горы и густые хвойные леса. Мне уже довелось видеть горную цепь во всем ее великолепии, когда мы ехали сюда в экипаже. Закатное солнце окрасило заснеженные вершины в непередаваемые оттенки розового и лилового цвета. Не успел я налюбоваться этим зрелищем, как вдали послышался унылый вой волков. По моей спине пробежали мурашки, но я все равно оставался под впечатлением необузданной красоты этой страны. Красота и смертельная опасность – так бы я охарактеризовал Трансильванию.
Жужанне теперь не до меня. Я почувствовал это, едва наш дилижанс выехал из Бистрица. Ее чары ослабли, и мое дремотно-безразличное состояние сменилось предощущением чего-то ужасного. Вероятно, Жужанна решила, что я и так уже целиком в ее власти и незачем тратить на меня силы. К тому же днем они у нее заметно уменьшаются. Если бы не насущная необходимость отправиться в путь, думаю, Жужанна наверняка улеглась бы спать. Внимание моей похитительницы полностью сосредоточено на маленьком Яне (он крепко спал и проснулся только на закате) и на фрау Бухнер. Немка давно позабыла, что ехала в Братиславу на похороны и что дома ее ждут внуки. По-видимому, Жужанна загипнотизировала добрую старуху, и та с радостью отправилась с нами в Бистриц. Там мы все вместе сели в дилижанс, направлявшийся в сторону Буковины. Жужанна объяснила, что на нем мы доберемся до некоего ущелья Борго, где нас будет ждать другой экипаж.