- По-моему, они здесь, в городе, даю вариацию.
В панораме, развернувшейся перед глазами пилота, возникли два светящихся кольца, ограничив часть изображения, понеслись навстречу, увеличиваясь, пока не заняли все поле зрения, причем пейзажи и. в том и в другом кольце Ратибор мог рассматривать по очереди, не переводя глаз.
В первом кольце сквозь заросли тополей и бамбука виднелся стройный контур драккара, в котором находился посол К-мигрантов, а во втором за старинной церквушкой с зеленым куполом и золотыми крестами чернела стометровая глыба роида. Но самое странное состояло в том, что жителями города, спешащими по своим делам, были... "серые люди"!
- Бред! - сказал Ратибор, растворяясь в очередном приступе слабости.
- Тогда мы бредим оба,- отозвался координатор с горечью.Вынужден констатировать, что мои возможности адекватного отражения действительности исчерпаны, а методы анализа обстановки несовершенны.
Ратибор, напрягаясь, попытался сфокусировать внимание на псевдо-Рославле, созданном не то его воображением, не то какими-то сложными движениями души Конструктора, и получил очередной удар пси-поля, потрясший организм до глубин подсознания: он полз по горячим углям и зарослям острых игл, сплошным ковром покрывающим пол, стены и потолок бесконечной узкой пещеры, и кричал от боли, когда стены сближались, а потолок опускался, сжимая тело в странных тисках акульей пасти...
* * *
Кто-то наклонился над ним, прохладные пальчики пробежали по затылку, снимая боль и жар, осторожно коснулись спины, рождая щекотные волны пупырчатой кожи.
Ратибор заставил себя открыть глаза, повернуть голову на бок, и увидел чьи-то босые ноги, загорелые, стройные, легкие. Женщина присела, и он увидел ее лицо, лицо Насти Демидовой, строгое, красивое, тонкое, с бровями вразлет и пухлыми губами с печально опущенными уголками.
- Вставай, мастер,- сказала Настя низким голосом, кладя ему на лоб прохладную ладонь.- Надо идти.
- Куда? - прошептал он, привычно ожидая боли, но боли почти не было, лишь покалывание в кончиках пальцев рук и ног, да пульсировал сосудик на виске, словно в голове тикала заведенная мина.
- Нас ждут.- Настя просунула руку под его шею и приподняла голову.- Поднимайся, мастер, пора выбирать друзей.
Ратибор осторожно приподнялся на локтях, сел, прислушиваясь к себе, - почти никаких болевых ощущений, только в глазах все поплыло от слабости; он сжал зубы, борясь с организмом, а когда приступ прошел и мутная пелена слепоты сползла с глаз, обнаружил, что сидит на траве совершенно голый, весь в страшных рубцах и недавно затянувшихся лиловых шрамах.
Настя, одетая в струящееся нежгучее пламя, подала ему кокос.
- Одевайся, опер.
Ратибор, не испытывая никакого смущения, потрогал длинный глянцево-синий шрам на груди, уловил пульсацию крови под пальцами, поднял голову.
- Когда это меня так?.. Где я? - Он огляделся.
Поляна в лесу, заросшая травой и грибами с бусинками глаз, над головой зеленое небо с белыми пушистыми облаками, воздух свеж и ароматен, стволы деревьев светятся и потрескивают, кора на них слегка шевелится, как живая, меняет рисунок...
- У нас в Рязани грибы с глазами,- пробормотал Ратибор.Их едят, а они глядят... Где я, Стася?
Что-то мешало ему последовать совету Анастасии, какая-то внутренняя неуверенность, неловкость, стеснение, тревожное чувство ожидания беды... и нечто похожее на шепот в голове. Ратибор прислушался и уловил слабый, как дыхание, голос:
- Очнись, очнись, опер, выходи из транса, рискуешь не выкарабкаться никогда... очнись...
Тревога усилилась, внутренняя неловкость переросла в сомнение в собственной трезвости. И все время казалось, что откуда-то сквозь стенку глухоты доносится неистовый шум: грохочут барабаны и литавры, ревут трубы, визжат валторны, но он ничего этого странным образом не слышит, лишь чувствует...
- К черту! - громко объявил Ратибор, вспоминая, кто он, и бросая кокос на траву, которая стала торопливо поедать костюм. - Я посол, и все это мне грезится! Извини, Настя. - Он изо всех сил ударил себя кулаком в шрам на груди и зарычал, кусая губы - боль навалилась обжигающим водопадом кипятка и кислоты, сознание помутилось...
Тампон влажной кошачьей лапой прошелся по лицу. Ратибор открыл глаза и обнаружил себя в рубке "голема". Кожа лица и рук горела, в костях застыл расплавленный свинец, мышцы тела судорожно передергивались, дезорганизованные внешним пси-излучением, в ушах стоял глухой шум, рожденный бессвязным говором сотен людей.
- Плохо дело, - прошелестел еле слышный мысленный голос координатора.- Мне все труднее возвращать тебя из глубин иллюзорного бытия. Конструктор постепенно растворяет в себе твое "я"... да и мое тоже, хотя бредить я и не способен. Что будем делать, опер?
- Дай картинку.
- Какой в этом смысл? Видеокамеры тоже не в состоянии отделить реально существующий ландшафт от миража.
Перед глазами Ратибора вспыхнул цветной туман, в протаявшем черном окне сверкнула изумрудная капля, приблизилась, превращаясь в планету... Земля?!
Пилот закрыл глаза, проглотил ком в горле, ощущая себя совершенно разбитым, но тут же открыл снова, сопротивляясь слабости и нежеланию жить вообще. Се человек, подумал он о себе в третьем лице, пока борется - живет. В памяти всплыло: человек начинается там, где кончается удовлетворение потребностей.
Кто-то засмеялся, задыхаясь. Может быть, он сам.
- Вперед, к Земле!
- Этот объект не может быть Землей,- неуверенно возразил координатор.- Советую не идти на посадку.
- Нас испытывают, и отказаться от испытания - значит проиграть.
- Откуда известно, что нас испытывают? Скорее, мы попали в один из больных органов Конструктора, и все наши видения следствие его беспамятства, бессознательных судорог.
- Ты, наверное, прав, Дар, но и я чую в себе странную уверенность в правоте своих предсказаний. Конечно, интуиция - символ не знания, а веры, но я себе верю.
Зеленоватый пушистый шарик планеты рванулся навстречу, закрыл поле зрения, распахнулся гигантской чашей с размытыми очертаниями материков. Ратибор попытался сориентироваться, нашел Европу, Белое море, Волгу, попытался развернуть "голем" к югу и обнаружил, что его ведут - аппарат не подчинялся воле пилота, словно в генераторах движения не осталось ни крохи энергии. Однако энергия была,- Ратибор мгновенно считал показания датчиков, выдаваемые напрямую в мозг, и убедился в наличии половины запаса по сравнению со стартовым энергоресурсом. И команды ко всем комплексам-узлам "голема" проходили нормально, пилот удостоверился в этом с помощью тестов за считанные мгновения. Тогда он сделал разворот и дал максимальную тягу в режиме двойного ускорения. И провалился в алую пропасть забытья...
Открыв глаза, понял, что "голем" летит над горной страной, пронзая клочья ослепительно белых облаков.
- Поворачивай! - сказал сквозь зубы координатору, пытаясь унять готовый выпрыгнуть из тела желудок.- Я сам не смогу. Поворачивай и давай аллюр три креста, кому сказал!
Но ему ответил не Дар:
- Успокойся, опер.- Голос звучный и знакомый. - Все идет нормально, никто тебя не тронет, только не дергайся и не пори горячку.
- Кто говорит?
Смешок, тоже знакомый.
- Не узнал?
- Грехов!
Снова смешок.
- Порядок, оклемался.
"Голем", ведомый неизвестной силой, сделал пируэт и мягко приземлился на зеленом газоне рядом с красивым двухэтажным коттеджем, выстроенным в стиле "русский храм". На пороге открытой двери, выходящей на резное крыльцо, стоял человек в черном костюме, но Грехов это или нет, Ратибор сразу не разглядел - слезились глаза.
- Вылезай, здесь ни радиации, ни прочей грязи.- Голос проникал прямо в мозг, и от него, казалось, резонировали кости черепа.- Не трусь, опер, у тебя накопилось много вопросов, и я на них уполномочен ответить.
Ратибор позвал координатора, ответа не услышал, да и голос мешал, и плывущий в ушах звон; выпростался из кресла, отдыхая после каждого движения. Сделал два глотка витаминного концентрата, набрался сил и вылез из аппарата на траву, сообразив тем не менее натянуть пленочный скафандр - автоматически, не думая об этом.