Ган с изумлением взглянул на нее, но растерянность его длилась недолго.
— Так кто же ты? — спросил он, голос его прозвучал с неожиданной мягкостью. — Кто же это? — вновь спросил он, обращая свой вопрос к пустоте. — Та ли это маленькая девочка, которая лгала мне, чтобы проникнуть сюда? Кто научил ее разбирать, хоть и несовершенно, старинное письмо? Кто же приходил сюда день за днем, не надеясь ни на помощь, ни на поддержку, и клевал носом над книгами, потому что по ночам некогда было спать: надо было поразмыслить о прочитанном? Где она, та девочка?
Ган, пока говорил, поднялся со своего табурета; голос его звенел. От его слов у Хизи неожиданно защемило сердце.
— Сейчас все иначе, — сказала она, едва сдерживая слезы.
Ган посмотрел на нее долгим взглядом.
— Этого следовало ожидать, — сказал он в заключение и погрузился в работу.
Хизи ждала, не скажет ли он еще что-то, но библиотекарь молчал. Казалось, он ничего не замечал, кроме пера и бумаги. Хизи угрюмо склонилась над несколькими новыми рукописями, достала перо, которое Ган недавно подарил ей, и принялась составлять примечания для указателя. Она то и дело посматривала на Гана, но тот ее не замечал. Хизи стало обидно, и она перешла работать подальше, в глубь библиотеки. Едва она углубилась в работу, как вдруг кто-то кашлянул у нее за спиной. Хизи подумала, что это Ган, и быстро обернулась, желая объясниться окончательно. Но рядом с ней стоял не Ган, а Йэн, и ласково улыбался ей.
— Старик сегодня не в духе, — заметил Йэн.
— Это из-за меня, — призналась Хизи.
Йэн покачал головой.
— Зря он на тебя надулся. Мог бы понять!..
— Нет, — не согласилась Хизи. — Ему не понять. Никто не в силах понять!
— Может быть, я попытаюсь? — участливо предложил Йэн. — Если ты, конечно, захочешь мне рассказать.
Хизи взглянула в добрые глаза Йэна.
— Мне не о чем рассказывать, — сказала она извиняющимся тоном. — Просто… бывало ли с тобой, например, что жизнь вдруг оказывалась совсем не такой, какой ты ее себе представлял?
Йэн задумчиво помолчал, поглаживая подбородок.
— Нет, — сказал он наконец, — я всегда имел верное представление о своей жизни. Бывали, правда, и сюрпризы — иногда приятные, иногда не очень, но я себя хорошо знал.
— Счастливый, — вздохнула Хизи. — Но когда ты растешь во дворце, ничего нельзя знать наверняка. Любой может предать тебя, и никогда не известно, как сложатся обстоятельства. Тебе кажется, что ты знаешь нечто такое, и вдруг… — Она осеклась. — Прости, Йэн. Ты так добр, что слушаешь меня, но мне это не поможет, а тебе потом будет тяжело.
— Не настолько ведь, как тебе, — сказал Йэн.
— Моя жизнь как Река, — продолжала Хизи. — Она течет от верховья к устью, и ее нельзя повернуть. Мне почему-то представлялось, что я всегда буду ребенком, всегда буду прятаться в дворцовых закоулках, где никто не видит меня — как, например, здесь, в этой библиотеке.
Йэн сел за стол напротив Хизи.
— Когда я был мальчишкой, мне хотелось стать таким, как мой отец, хотелось быть старше своих лет. Мне не терпелось вырасти, стать капитаном торгового судна, чтобы совершить путешествие вверх по реке и посмотреть на мир. Но ты совсем другая. Тебе всегда хотелось быть только собой, а я хотел стать кем-то иным.
Йэн помолчал.
— Мой отец настоятельно советовал мне работать для жрецов. Я пробовал отшутиться, но он всерьез уговаривал меня стать архитектором и прославиться постройкой какой-нибудь усыпальницы. «Не надо становиться, как я, моряком, — говорил отец, — ты создан для лучшей доли».
Хизи покачала головой.
— Мне всегда говорили определенно, кем я буду. Меня не ставили перед выбором, но я, к сожалению, этого не понимала.
Хизи попыталась улыбнуться.
— Хотелось бы мне познакомиться с твоим отцом. Я думаю, он бы мне понравился.
— Несомненно, — заверил ее Йэн. — Когда-нибудь, возможно, вы и познакомитесь.
— Не знаю, — с сомнением протянула Хизи и вдруг просияла: — Когда я стану взрослой и буду жить, как вся семья, вместе с отцом, тогда мне позволят покидать дворец… Как бы мне хотелось покататься на лодке!
— Что ж, — хмыкнул Йэн, — я кое-что в этом понимаю. Но в твоем распоряжении будет королевская барка. Утлые торговые суденышки не для тебя.
— Да, — смущенно согласилась Хизи. — Но королевские барки никогда не ходят вверх по Реке, и на них не доплыть ни до менгов, ни до других чудесных земель. Я, не в пример тебе, завидую твоему отцу.
Йэн пожал плечами.
— Возможно, и так. Но когда-нибудь…
Хизи покачала головой.
— Нет. Это глупая мысль. Знатные не плавают на торговых судах.
Йэн чуть тронул пальцем поверхность стола.
— Нет конечно же… И все же, если ты мечтаешь об этом…
Хизи предостерегающе подняла руку.
— Ты и не представляешь даже, насколько я устала мечтать.
Йэн понимающе кивнул.
— Я все-таки верю, что ты найдешь свое счастье. И если ты хочешь говорить со мной об этом, я охотно буду слушать тебя. И никому не пересказывать наши беседы. — Юноша усмехнулся. — И не только потому, что слова твои должны храниться в секрете. Ты здесь — единственная моя знакомая. Прочие меня не замечают.
— У тебя нет друзей среди архитекторов?
— Нет. — Йэн вздохнул. — Их трудно расположить к себе. Все они прожили во дворце по нескольку лет и воображают себя особами Королевской Крови. Держатся они очень надменно. Вот когда я проживу здесь год-другой, они, возможно, удостоят меня своим вниманием.
— Это плохо, — сказала Хизи.
— Не так уж и плохо, — возразил Йэн. — Изредка я навещаю своего отца.
— Он для тебя то же, что для меня Тзэм и Квэй. Они — мои единственные друзья.
— Тзэм — это тот самый верзила?
— Да. Он наполовину великан. Мой отец приказал его матери выйти замуж за одного из королевских стражников. Ему было интересно, что из этого получится.
— Понятно, — сказал Йэн. — А кто такой этот Вез? Это тот самый юноша, который приходил сюда утром и из-за которого старик сделал тебе выговор? Он твой друг?
Хизи фыркнула и покачала головой:
— Нет, он ухаживает за мной. Такие обычно не бывают друзьями.
— Стыдись, — сказал Йэн. — Какое тебе удовольствие в ухаживании, если юноша не по нраву!
— Никакого, — согласилась Хизи.
— Ладно, — кашлянул Йэн. — Я должен вернуться к своим делам. Но… ты меня порадуешь, если будешь считать своим другом.
— Спасибо, — удивленно согласилась Хизи, не зная, что еще на это можно сказать.
Йэн кивнул и заторопился прочь.
Хизи вновь взялась за составление примечаний к указателю, хотя делала это довольно рассеянно. Ей казалось странным, что друзьями ее могут быть только те, кто не связан с ней родством.
III
БРАТЕЦ КОНЬ
Деревья незаметно сменились кустарниками, кустарники — травами. В течение нескольких дней вокруг расстилались степи, но в одно прекрасное утро Перкар обнаружил, что их обступает пустыня. Пустыня была куда враждебнее, чем степь. Пески подбирались иногда к самой воде, но чаще всего Реку отгораживал от них густой заслон из ив, тополей, дубов и бамбука. Но сейчас они проплывали вдоль ряда олив, сквозь которые легко просматривались бескрайние дали. Раскаленные пески казались Перкару еще более прожорливыми и ненасытными, чем Река. Наверное, бог Реки и бог Пустыни смертельно ненавидели друг друга, раздумывал Перкар, или, напротив, они были союзниками? Или, возможно, двумя явлениями единой сущности, как Охотница и Карак?
Перкар, несмотря на подавленность, не мог не испытывать восторга. Как удивительно непохожи все эти земли на его родину! Река здесь чувствовалась как-то иначе. Перкар догадывался, что безжалостное солнце иссушивает силы Речного бога; юноша был рад, что и Реку можно заставить страдать. Хотя солнце не ограничивалось только Рекой, но иссушало силы Перкара и Нгангаты.