Старик сощурил глаза, будто рассматривал диковинное насекомое, которое неожиданно обнаружил у себя в тарелке во время утреннего завтрака.
— Я не получил никаких указаний по этому поводу, — произнес он наконец.
— Это не имеет значения, — торопливо заверила его Хизи. — Я уже здесь.
— Ты-то здесь, но я-то занят. — Старик взял в руки кисточку и снова принялся рисовать свои значки.
— А кто ты? — спросила Хизи, стараясь придать своему голосу как можно больше важности.
Старик со вздохом остановился на середине буквы, затем дописал ее и отложил кисточку.
— Можешь звать меня Ган, — сказал он.
— Но ведь это не имя. Это старинное слово, означающее «учитель».
Ган отставил в сторону доску.
— Тебе даже и это известно, маленькая принцесса? А что еще ты знаешь?
Хизи уловила насмешку в голосе старика.
— Я умею читать, если ты об этом.
— Умеешь читать слоговую азбуку? Да это умеет любой ребенок. А вот знаешь ли ты буквы старого алфавита?
— Некоторые знаю.
— И кто же, скажи на милость, научил тебя?
Голос Гана по-прежнему звучал насмешливо, от чего Хизи вдруг почувствовала себя неуверенно и насторожилась.
— Этому учат всех детей из царского дома, — сказала она едва слышно.
— Нет уж, принцесса, ты мне не лги. Это первое и главное, чему я тебя здесь научу. Говорить правду. С помощью ивового прута, если понадобится.
— Посмей только, — вдруг рявкнул Тзэм.
— Придержи язык, слуга. Ты представил свою госпожу, и хватит с тебя. Теперь умолкни. И чтоб больше я тебя не слышал, пока сам не найду нужным задать вопрос. Ишь разговорился… Изволь-ка ждать за дверью.
— Этого не будет, — твердо сказала Хизи и, сделав шаг, встала рядом со своим телохранителем. — Тзэм всегда там, где я. Всегда.
— Но не здесь. Здесь его не будет, по крайней мере до тех пор, пока он не научится читать.
На самом деле Тзэм умел читать, но Хизи поняла, что ей не следует в этом признаваться. Слуги, знавшие грамоту, считались опасными, и их часто наказывали.
— К сожалению, он не умеет читать. — Хизи почувствовала, что у нее дрожит голос. Ее самоуверенность мгновенно улетучилась в присутствии этого страшного старика.
— Значит, он должен ждать снаружи.
— Нет!
— Принцесса, либо он будет ждать за дверью, либо я отправляю донесение во дворец, дозволяющее тебе учиться здесь. Это то, что я обязан сделать в любом случае, — сказал раздраженно Ган.
После некоторого колебания Хизи уступила.
— Жди снаружи, Тзэм, — сказала она.
Тзэм ничего не ответил, но всем своим видом показывал, что не одобряет решения принцессы. Он молча побрел к дверной арке и занял место снаружи у самого входа так, чтобы видеть, что делается в зале.
Ган проводил его взглядом, никак не выдав своего удовлетворения тем, что его распоряжение исполнено.
Затем он поднялся и подошел к ближайшей книжной полке. Минуту подумав, он выбрал том, вынул его и принес Хизи.
— Открой на первой странице и прочти, что здесь видишь, — сказал он.
Хизи осторожно взяла книгу. Книга была старая, с медными позеленевшими застежками, судя по переплету, из какой-то незнакомой кожи, ей было не менее ста лет; бумага стала совсем ветхой от времени и частого употребления. Хизи раскрыла книгу и довольно долго всматривалась в черные выцветшие буквы.
— Тут что-то про Болотные Царства, — наконец произнесла она. — В этом разделе говорится о ежегодных затоплениях дельты.
— Читай вслух.
Откинув с лица волосы, Хизи взглянула на Тзэма.
— Да, поглядим, что тут. «С этого начинается наша… — какое-то непонятное слово — мы предпринимаем — снова непонятно — большой передел земель в дельте — ах да, незатопленных — множество плотин и дамб…»
— Достаточно! — Ган взял книгу у нее из рук и осторожно закрыл ее.
— Прости меня, — прошептала еле слышно Хизи, — я не все буквы сумела прочитать.
Ган снова уселся на стул.
— Мне интересно знать, как ты могла выучить хотя бы часть из них.
— У меня есть несколько книг.
— Правда? На старом алфавите?
— У меня есть экземпляр гимна «Печальных земель».
— Кто же все-таки научил тебя читать этот гимн?
— А у меня еще есть книга про старый алфавит.
Ган скривил губы в ухмылке:
— Ты хочешь сказать, что научилась сама?
— Да.
— Этим, очевидно, и объясняется твое ужасное произношение, прав я?
Хизи почувствовала, как глаза наполняются слезами.
— Я не знала, что у меня плохое произношение.
Ган едва заметно пожал плечами.
— Зачем тебе учиться здесь, принцесса?
— А что мне еще остается делать?
— Как что? Ходить на званые вечера. Кокетничать с молодыми людьми. Ты ведь почти взрослая женщина.
— Я не люблю званых вечеров.
Ган понимающе кивнул.
— Скажу тебе откровенно, принцесса, я немало удивлен тем, что ты самостоятельно, без чьей-либо помощи, выучила так много букв древнего алфавита. Это говорит о том, что где-то в этой черепушке есть здравый смысл. Вот вы, королевские отпрыски, очень часто являетесь сюда, не считаясь с моим временем, с одной лишь целью — кое-как кое-чему выучиться, чтобы при случае блеснуть остроумием и своей ученостью и таким способом произвести впечатление при дворе. И уж поистине диковина, что молодая женщина знает старый алфавит. Будь ты мужчиной, принцесса, я мог бы тебя здесь оставить и чему-то выучить. Но ведь пройдет годик-другой, ты станешь взрослой женщиной и выйдешь замуж за смазливого дурака. И ему уж точно не захочется, чтобы жена была умнее его. Поэтому учить тебя — пустая трата времени, которого у меня не так много.
Хизи стояла и молча слушала, а в душе у нее, кроме страха, таилась злость, которая, как кошка, неожиданно выскочила наружу.
— Я не заставляю тебя тратить на меня время, — огрызнулась она. — Можешь меня ничему не учить. Мне плевать. Сиди и пиши своей дурацкой кисточкой и своей дурацкой тушью. Я сама найду, что мне надо. Выучусь сама, как всегда училась. Оставь меня в покое и не мешай мне.
Ган покачал головой.
— Нужно знать, как пользоваться библиотекой, — сказал он. — Независимо от того, можешь ты читать или нет. Ты говоришь, что тебя интересует архитектура, и думаешь, что книги по архитектуре так прямо и прыгнут тебе в руки. Ты, очевидно, полагаешь, что они хранятся в одном месте.
— Мне плевать! Я сама найду все, что мне нужно.
Ган не сводил с нее внимательных глаз, и под его скептическим взглядом Хизи почувствовала, как злость уходит. А без гневного запала трудно было противостоять насмешливой проницательности Гана. Она, однако, не сдавалась. И даже когда злость остыла, она вдруг испугалась своей неожиданной вспышки.
Она раздумывала, не стоит ли ей добавить «пожалуйста» к своим последним словам, но язык будто прилип к гортани.
Ган вдруг сказал:
— Ну, хорошо. Давай договоримся. Ты будешь тише воды, ниже травы. И не будешь со мной заговаривать. Кроме того, ты будешь очень осторожно обращаться с моими книжками. Если разорвешь хотя бы один листок, я немедленно уведомлю об этом твоего отца и доступ сюда тебе будет запрещен. Ну как? Принимаешь все эти условия, принцесса?
Хизи молча кивнула. Она, наконец, перевела взгляд и уставилась на замысловатый узор на ковре.
— Вот и прекрасно. — Ган положил доску на колени и вернулся к прерванной работе. На Хизи он больше ни разу не взглянул.
Дрожь в коленях не унималась. Хизи повернулась и оглядела сотни бесчисленных полок, которые, казалось, вели куда-то в неизвестные глубины.
Будто я снова в темноте, подумала она. Два года назад я ступила в кромешный мрак в поисках Дьена. И я опять пришла к тому же.
— Как все запутано, — сказала Хизи, когда они с Тзэмом сидели в саду и ветер трепал над ними тополиные листочки. — И хотя точно знаешь, что ищешь, ты все равно можешь никогда ничего не найти.