Ингеборг замолчала. Видно было, что она колеблется, не решаясь высказать какую-то мысль, которая ее мучила. Наконец она сказала:
— Если только Нильс вообще когда-нибудь женится. По-моему, его страсть к тебе слишком сильна. Он никогда не сможет полюбить другую. Со мной он откровенно говорит о своих чувствах, и сколько раз я утешала его, когда он плакал от тоски по тебе, Эяна. Но другая женщина… Избавь его от этого, Эяна. Сделай что угодно, только избавь.
— Но как? Ваши нравы мне чужды. — Эяна на мгновенье задумалась. — Бессмертная душа — это главное достоинство женщины, за которое ее ценят?
Ингеборг сжалась от страха:
— Господи, прости меня, грешную. Не знаю, Эяна.
Вихрем налетела весна, и расцвели цветы, защебетали птицы. Пришла пора любви, пора радости — и разлуки. Когг «Брунгильда» поднял парус и ушел в море. Ингеборг и Нильс стояли на пристани и махали вслед кораблю, пока тот не исчез за горизонтом.
Затем Ингеборг сказала:
— Ну что ж. Пока они все еще с нами.
Нильс стоял, сжав кулаки, словно ожидал нападения, и не отрываясь глядел вдаль на горизонт.
— Она обещала вернуться, — прошептал он. — В последний раз. Чтобы рассказать, как прошло плавание. Если сможет вернуться. Если не погибнет и…
— Ну а пока у тебя есть дела в торговой компании, — резко перебила Ингеборг. — А я… Я подыщу себе какое-нибудь занятие. Не здесь. Где-нибудь подальше от этих мест. Ну, хватит. Что толку стоять тут и терять время. — Она взяла Нильса под руку. — Пойдем домой.
Тоно стоял на палубе, смотрел на убегающий берег, на море с проплывающими вдали Парусниками и глубоко дышал, наслаждаясь соленым морским воздухом.
— Наконец-то мы вырвались из этого зловонного города, — сказал он.
— Мы потеряли там довольно много времени впустую. Во мне даже какая-то гниль завелась.
— Думаешь, одним нам будет лучше? Они о нас заботились, — ответила Эяна.
— Верно. Они были нашей надежной опорой.
— Не только опорой. Они отдали нам часть самих себя. Кто еще пойдет на такое ради нас?
— Наши близкие, лири.
— Да, если они остались такими, какими мы их помним. Но даже если… — Эяна замолчала.
Корабль бежал вперед. Крепостные башни Копенгагена, постепенно уменьшаясь, скрылись из виду, и тогда Эяна сказала:
— У нас впереди дальнее путешествие, брат…
Шли дни и недели. Со временем матросы «Брунгильды» заметили, что пассажиры им попались необычные: что-то было в них таинственное и даже потустороннее. Господин Бреде и его сестра Сигрид разговаривали очень неохотно и явно пребывали в мрачном настроении, часами стояли на палубе и смотрели на волны или на звезды, а в остальное время запирались у себя в каютах и просили не беспокоить, запрещали даже приносить в каюты еду. Но, мало того, кое-кто из команды видел, что по ночам то Карл Бреде, то его сестра выходят из каюты и спускаются за борт, в море! Но никто не видел, как они возвращаются на корабль. Судоторговец, собственник «Брунгильды», перед уходом в плавание сделал очень странное распоряжение: велел все время держать на корме спущенный в воду веревочный трап. На всякий случай, мол, если кого-нибудь вдруг смоет волной за борт. Не иначе чудак думает, что моряки умеют плавать! Странный приказ владельца «Брунгильды» определенно был каким-то образом связан со странным поведением пассажиров. Капитан Асберн Рибольсен строго напомнил матросам, что вошедшие в пословицу суеверия и предрассудки моряков еще никому не принесли удачи, поэтому, дескать, его матросы должны быть здравомыслящими людьми и смотреть на вещи трезво. Однако факт оставался фактом: как заметили все матросы, странная пара никогда не присутствовала на общей молитве, сославшись на то, что им якобы больше нравится молиться в одиночестве у себя в каютах. Кому же они молятся? Среди команды пошли пересуды. Матросы заподозрили, что на корабле у них колдун и ведьма.
Но уверенности, что это действительно так, у людей не было. От Карла и Сигрид пока что никто не пострадал, никакая беда вроде бы не грозила кораблю. В то же время, когда задули встречные ветры, и позднее, когда установился мертвый штиль, подозрительные пассажиры не наколдовали хорошей погоды. Нильс Йонсен и его компаньоны имели в Копенгагене добрую репутацию. Все знали, что они отличные парни, которые не впутают моряков в скверную историю, связанную с нечистой силой. Нильс попросил капитана предупредить команду, что плавание предстоит совершенно особенное, более необычайное, чем любые плавания, рассказы о которых матросам когда-либо случалось слышать. Плавание будет рискованное, как игра в кости где-нибудь в портовых тавернах. Но зато Нильс выплатит щедрое, очень щедрое вознаграждение.