Руго поднялся на ноги. Это оказалось легче, чем он ожидал.
— Пожалуйста, не будете ли так добры, я знаю местечко, где есть деревья…
Человек тихо, но образно выругался.
— Так вот что они натворили! Мало того, что они уничтожили целый народ, так нужно было еще и последнего оставшегося лишить мужества и воли! Послушай, ты! Я — Мануэль Джонс, и я ставлю условие: или же ты говоришь со мной, как один свободный бродяга с другим, или же не говоришь вовсе. Теперь пойдем, поищем твои деревья!
Они пошли вверх по тропе молча (если не считать, того, что человек насвистывал под нос непристойную песенку), пересекли ручей и вошли в заросли. И когда Руго улегся в тени, испещренной пятнами света, ему показалось, что он заново родился. Руго вздохнул, дал телу расслабиться, приник к земле, черпая ее древнюю силу.
Человек разжег костер, открыл несколько банок из своей котомки и вывалил их содержимое в котелок. Руго голодным взглядом следил за ним, стыдясь и злясь на себя за урчание в желудке. Мануэль Джонс присел на корточки под деревом, сдвинул шляпу на затылок и заново зажег трубку.
Голубые глаза на обветренном лице смотрели на Руго спокойно, без ненависти и страха.
— Я ждал встречи с тобой, — сказал Мануэль. — Я хотел увидеться с последним из племени, которое смогло построить Храм Отейи.
— Что это такое? — спросил Руго.
— Ты не знаешь?
— Нет, сэр, то есть, извините, мистер Джонс…
— Мануэль. А может, ты забыл?
— Нет, я родился, когда Чужаки охотились за последними из нас… Мануэль, мы всегда спасались бегством. Мне было очень мало лет, когда убили мою мать. Я встретил последнего Таннура — так звался наш род, — когда мне было около двадцати. С тех пор прошло уже почти двести лет. И теперь я — последний.
— Боже! — прошептал Мануэль. — Боже, ну что мы за племя — вырвавшиеся на свободу черти!
— Вы были сильнее, — сказал Руго. — В любом случае это дело далекого прошлого. Те, кто это сделал, мертвы. Некоторые люди хорошо относились ко мне. Один из них спас мне жизнь: убедил других оставить меня в живых. И некоторые из них были ко мне добры.
— Я бы сказал, странная доброта, — пожал плечами Мануэль. — Но, как ты сказал, Руго, это дело прошлое.
Он глубоко затянулся трубкой:
— И все же у вас была великая цивилизация. Не технократичная, как наша, не гуманоидная и недоступная во многом человеческому пониманию, но в ней было свое величие. О, мы свершили кровавое преступление, уничтожив вас, и нам когда-нибудь придется ответить за это.
— Я стар, — сказал Руго. — Я слишком стар для ненависти.
— Но недостаточно стар для одиночества, а? — криво усмехнулся Мануэль. Он замолчал, выпуская в сияющий воздух голубые кольца дыма.
Затем он продолжал задумчиво:
— Конечно, людей можно понять. Они были бедны, обездолены на нашей страдающей от истощения планете; сорок лет несли они сквозь пространство свои надежды, отдавая жизнь кораблям, чтобы дети их смогли долететь — и тут ваш совет запретил им это. Они просто не могли вернуться, а человек никогда не был особенно разборчив в средствах, когда его вела нужда. Люди чувствовали себя одинокими и напуганными, а ваш громадный, ужасный облик только усугубил дело. Поэтому они и дрались. Но им не следовало этого делать так тщательно, ибо все превращалось в чистейшей воды жестокость.
— Не имеет значения, — сказал Руго. — Зло было давно.
Потом они сидели молча, укрытые тенью от белого пламени солнца, пока не поспела еда.
— А-а! — Мануэль с нежностью потянулся за своими кухонными принадлежностями. — Это не так уж здорово: фасоль с какой-то дрянью, да и лишней тарелки нет. Бери прямо из котелка, не возражаешь?
— Я-я… Мне не нужно, — пробормотал Руго, вдруг снова застудившись.
— Черта с два не нужно! Ешь, старина, хватит на всех!
Запах пищи наполнил ноздри Руго; он почувствовал, как закричал желудок. А Чужак, похоже, не шутил. Руго медленно погрузил руки в посудину, вытащил их уже с пищей и принялся есть в нескладной манере, свойственной его народу.
Потом они вновь улеглись, растянувшись, отдуваясь, овеваемые легким ветерком.
Учитывая размеры Руго, еды было маловато. Но, опустошив котелок, он чувствовал себя более сытым, чем когда-либо на своей памяти.
— Боюсь, мы съели все твои припасы, — сказал он неуклюже.
— Наплевать, — зевнул Мануэль. — Меня все равно уже тошнит от фасоли. Вечером думаю стащить цыпленка.
— Ты не из этих мест, — сказал Руго. Что-то оттаивало в нем. Сейчас рядом с ним был некто, кому, похоже, не нужно было ничего, кроме дружбы. Можно вот так, просто, лежать рядом с ним в тени и смотреть, как одинокий обрывок облака плывет по горячему небу, и расслабить каждый нерв, каждый мускул. Чувствовать полноту в желудке, развалиться на траве, перебрасываться пустыми словами — и это все, больше ничего не нужно…