Случай с пупиком, естественно, стал известен широкой общественности, и к моему присутствию при всяких таинствах с тех пор относились с большой осторожностью.
Словом, из комнаты, где прихорашивалась Любочкина мама, меня выставили от греха подальше.
На свет был извлечен и использован по назначению ярко-красный дефицитный польский лак для ногтей. Потом Любочка с любопытством наблюдала, как мама красит ресницы, поплевывая в тушь, и, сложив рот куриной гузкой, мажет губы. Мама даже умилилась – вот, мол, и нашей Любочке ничто женское не чуждо, ничего, подрастет, образумится, начнет платьица с кружавчиками носить, косички с бантиками… Если бы бедная мама знала, что творится в буйной голове ее дочери, ни в какие гости она бы не пошла.
Наконец родители благополучно отбыли, оставив Любочку на бабушкино попечение. Мы клятвенно пообещали, что просто посидим в комнате и посмотрим книжку, при этом бабушка таки произвела ревизию всей литературы, конфисковав даже журналы «Работница» и «Здоровье», где можно было почерпнуть хотя бы минимальную информацию об интимной жизни женщин.
Но она недооценила Любочку, оставив в комнате латышские народные сказки.
Для начала Любочка решила поиграть в дочки-матери. При этом дочкой, идущей с мамой-Любой в гости, нелогично стал ничего не подозревающий Бубен, который, как всегда, подремывал на веранде. Эксперименты на Гале, которая все же больше тянула на дочку, как-то не обсуждались. Тем более что, пристроив Бубна на диване, та отправилась патрулировать территорию в надежде изловить рыжего бойца вражеской армии. До сих пор ее слишком прямолинейная стратегия и тактика проигрывали в неравной борьбе интеллектов. Счет был явно не в Галину пользу, и она надеялась хотя бы его размочить.
– Мы вечером идем в гости, и надо придать тебе товарный вид, – мамиными словами и таким же назидательным тоном сказала Любочка, сковырнув Бубна с насиженного места.
И началось великое таинство!
Бубен не пришел в восторг, когда ему почистили зубы моей зубной щеткой, и категорично выплюнул парадно-выходную вставную челюсть Любочкиной бабушки. Затем Любаша критически осмотрела коршунячьи когти бедного страдальца.
– Ему нужен маникюр! – заключила она.
Ни я, ни Бубен спорить не посмели.
Заглянувшая на минуту Галя, правда, слегка забеспокоилась, когда лапы Бубна стали погружать в папин тазик для бритья, но вмешиваться пока не стала.
Любочка достала лак. Потренировавшись на мне и набив руку, она стала мазать когтистую лапу Бубна. Тот недовольно ворчал и дергался.
– Ему цвет не нравится! – догадалась Любаша.
Попытки разбавить лак чернилами привели к тому, что половина лака оказалась на небрежно брошенных на стуле папиных белых брюках. Бубен с незавершенным маникюром, залитые красным лаком белые брюки и чернильная лужа на полу не предвещали ничего хорошего. Я запаниковал. Бабушка могла войти с минуты на минуту. Почуявший воздух свободы Бубен немедленно взгромоздился на дежурный диван, брюки мы запихали под него, чтобы в случае чего сказать, что он сам взял лак и покрасил себе ногти, и ретировались во двор, где демонстративно уселись с книжкой на качелях.
Время было обеденное, и бабушка вдруг спохватилась, что нет хлеба. Нам и раньше приходилось оставаться одним ненадолго, и бабушка, взяв страшную клятву, что мы не тронемся с места, отправилась в лавку. Лучше бы она накормила нас супом без хлеба!
Может, кто-то и рожден, чтобы сказку сделать былью, а вот Любочка умудрилась сделать из сказки хороший цорес. Вы когда-нибудь читали латышские сказки? Правильно! Большинство этих сказок – про поиски цветущего папоротника в ночь на Ивана Купалу. То, что какого-то Ивана купали на ночь, я хорошо понял, а вот про поиски цветов ночью в лесу засомневался. Как-то неубедительно и видно плохо. Но, как вы понимаете, приказы старшего по званию не обсуждаются, и на команду «и мы будем искать» я покорно слез со скамейки и пошел вместе с Любочкой на поиски не столько папоротника, сколько приключений на наши головы и другие части тела.
А в это время к нам во двор постучалась молочница. Надо сказать, что наша дежурная молочница, которая знала всех и вся, отбыла к дочери на именины, оставив на хозяйстве родственницу с глухого прибалтийского хутора и выдав ей список адресов.