Тогда мы еще не знали, что при дистрофии, когда желудок человека сильно уменьшается в объеме и перестает переваривать пищу, нельзя сразу набрасываться на еду, так как может возникнуть заворот кишок. Мы с мамой, скорее инстинктивно, решили распределить хлеб на этот и последующие дни, но отчим решил утолить свой голод сразу.
Затем дядя Миша впал в полузабытье и стал напевать мелодии Баха, Моцарта, Шуберта. Этих композиторов он любил больше других, и их музыка, которая, очевидно, звучала в его душе, помогла ей уйти в лучший мир.
На всю оставшуюся жизнь я запомнил жуткую картину нечеловеческих мучений умирающего на наших глазах человека, которому мы ничем не могли помочь!
Он стал корчиться от невыносимых болей в желудке, вызванных, очевидно, страшным запором, но сдерживал стоны.
Затем дядя Миша впал в полузабытье и стал напевать мелодии Баха, Моцарта, Шуберта. Этих композиторов он любил больше других, и их музыка, которая, очевидно, звучала в его душе, помогла ей уйти в лучший мир.
После этого у нас с мамой возникла проблема, что делать с покойником. Оставлять его на кухне, где мы жили в относительном тепле из-за наличия буржуйки, было нельзя, так как труп неизбежно стал бы разлагаться. Помощи нам ждать тогда было неоткуда. Необходимо было перетащить труп, на первое время, в соседствующую с кухней гостиную. Как это сделать двум дистрофикам-доходягам, как тогда нас называли?!
Мама вообще была миниатюрной женщиной, а тогда из-за голода и вовсе стала похожа на девочку-подростка, а я, десятилетний, – на пяти-шести-летнего мальчика. Постелив около кушетки, на которой он лежал, найденную в квартире дорожку-половик, мы, собрав все силы, сумели свалить на нее труп.
Только на следующий день мы с мамой, взявшись за концы половика, начали пытаться вытащить труп из кухни. Сейчас я уже не помню, сколько времени мы вытаскивали его за дверь, хотя старались сделать это побыстрее, чтобы не выстудить кухню, ведь в прихожей в это время была практически уличная температура. Термометра у нас тогда не было, но снег и лед лежали на подоконнике в прихожей.
Далее необходимо было перетащить труп в столовую, в которой он мог бы лежать, не разлагаясь, достаточно долго, пока не удастся его отправить на кладбище. Самым сложным делом оказалось перетащить труп в столовую из прихожей, поскольку нужно было преодолеть две или три ступеньки вверх. Нам пришлось буквально перекатывать его со ступеньки на ступеньку, чтобы поднять в столовую и там оставить.
О том, чтобы лично сопровождать тело на кладбище, не могло быть и речи: нам с мамой даже до ближайшего, Смоленского, находившегося от нас в трех километрах, было бы не дойти! Убирали и увозили трупы с улиц, из подъездов и подворотен в то время специальные санитарные команды, но по квартирам они не ходили, и ждать их прихода было бессмысленно. Однако через несколько дней к нам поднялись и постучались в квартиру двое мужчин-дистрофиков, которые предложили за буханку хлеба забрать и отвезти тело Миши на Смоленское кладбище на санках. Помню, что мы могли им дать только полбуханки, но они согласились и на это.
Никогда не забуду стук обледеневшего тела о ступеньки, когда они его стаскивали вниз. У нас с мамой не было сил, чтобы проводить отчима в последний путь хотя бы до парадной! Кто знает, может быть, они бросили его на улице тут же, около дома, где он был подобран санитарами, свезен на кладбище и похоронен в братской могиле!
Никогда не забуду стук обледеневшего тела о ступеньки, когда они его стаскивали вниз. У нас с мамой не было сил, чтобы проводить отчима в последний путь хотя бы до парадной! Кто знает, может быть, они бросили его на улице тут же, около дома, где он был подобран санитарами, свезен на кладбище и похоронен в братской могиле!
К сожалению, мне до сих пор неизвестно кладбище, где он мог быть похоронен! Как известно, самое массовое захоронение блокадников находится на Пискаревском мемориальном кладбище, где, по официальным данным, покоится 500 тысяч жителей, а на самом деле около миллиона! Дело в том, что в советское время истинные цифры погибших за время блокады преднамеренно занижались. Судя по всему, основной причиной этого являлось недоброжелательное отношение московской власти к нашему городу (вспомним Ленинградское дело 1949 года с массовыми репрессиями), а также плохой учет количества погибших.
Кроме Пискаревского кладбища братские могилы, но не такие крупные образовывались почти на всех других крупных кладбищах города, например Серафимовском, Волковом, Большеохтинском, Богословском и других. Что касается ближайшего к нам Смоленского кладбища, куда, по логике, должны были свезти Мишу, то там я братскую могилу не обнаружил.