Когда обстрелы заставали нас с мамой на улице по дороге за хлебом или водой, мама ложилась на меня и закрывала меня своим телом. Однажды меня легко ранило осколком в руку, в госпитале мне наложили швы. На кухне в госпитале дали тарелку супа и выдали кулёк картофельных очисток со словами: «Это для девочки». Из этих очисток мы сварили суп – и это был праздник.
В начале января 1942 года слегла любимая всеми бабушка. Страшным и самым ярким воспоминанием, от которого до сих пор стынет сердце, стала её смерть. Мы спали втроём на одной кровати, согревая друг друга. И вдруг ночью мы с мамой испытали нечто вроде внезапного и сильного толчка, мгновенно проснулись – бабушка была мертва. А позже на полке у камина мы нашли горсть сухарей, которые бабушка тайно откладывала для нас из своего скудного пaйка, из 125 граммов хлеба.
Мы остались вдвоём с мамой. Мама – маленькая, хрупкая женщина, с уже начинавшемся туберкулёзом лёгких, с трудом ходила к Неве за водой.
Казалось, всё кончено, но бывают чудеса. Нас, умирающих, рaзыскал старый мамин товарищ по комсомольской работе, давний друг нашей семьи. Он работал на военном заводе и получал повышенный итээровский [4] продовольственный пaёк.
И вот раз в неделю, в условиях холодной зимы, через весь простреливаемый город он шёл, чтобы принести нам с мамой часть своего пaйка. Это и спасло нас. Имя этого человека Василий Иванович, его фотографии до сих пор в нашем семейном альбоме, мы его всегда вспоминаем как самого родного и близкого человека.
В июле 1942 года мы с мамой были эвакуированы из Ленинграда по Ладожскому озеру. От берега отплыли три судна с людьми, нас бомбили с воздуха, в одно судно попала бомба, многие люди погибли, берег обстреливался. А далее была долгая, мучительная дорога на восток.
Ехали в товарных вагонах, в жуткой тесноте, располагались с вещами на полу. На станциях можно было достать кипяток и обменять кое-какие вещи на продукты. В пути многие блокадники погибали – это сказывались необратимые последствия ленинградского голода.
Мы оказались вдали от линии фронта, в алтайском селе, в шестидесяти километрах от Барнаула, где нас встретили теплотой и сочувствием. Здесь не было бомбардировок и обстрелов, но жизнь была трудной: все мужчины были на фронте, их заменяли женщины и подростки. Мама в это время работала на полевом стане медиком, объезжала трудовые лагеря, лечила рабочих. Я её почти не видела: так много у нее было работы.
В эвакуации я пошла в школу, в первый класс.
В школе была одна тёплая комната с единственной электрической лампочкой. Там учились дети всех возрастов и всех учила одна учительница. И был, я помню, сторож-фронтовик, инвалид войны, который «заведовал» печкой. Свою «преподавательскую» деятельность я начала в этой школе, поскольку я уже умела кое-как читать и даже писать печатными буквами, и учительница «доверяла» мне группу из двух-трёх ребятишек.
В апреле 1942 года, защищая Москву, под Можайском погиб мой отец. На Алтай извещение пришло осенью. Эта очередная трагедия в нашей семье свалила мою маму, она тяжело заболела и чуть не погибла. Её выходили замечательные люди из алтайского села. Спасительным моментом в нашей жизни явилось письмо друга моего погибшего отца – Моисея Корнеевича, с которым мой отец сблизился ещё до войны в мурманской ссылке, куда они оба были высланы и жили рядом.
Осенью 1942 года Моисей Корнеевич, замечательный инженер-механик, член партии с 1917 года, из Мурманска был направлен на военный завод в
Казахстане, в Усть-Каменогорск. Уходя на фронт, мой отец просил друга позаботиться о нас, если с ним что-нибудь случится. Моисей Корнеевич разыскал нас в алтайской эвакуации и прислал вызов в Усть– Каменогорск.
На Алтае начиналась суровая зима, морозы достигали шестидесяти градусов, но мама, потеряв всех близких, решилась ехать немедленно. Мы с мамой на телеге, в составе зернового обоза, завёрнутые в овечьи тулупы, добрались до Барнаула. Как мы не замёрзли, одному Богу известно.
В 1944 году Моисея Корнеевича направляют на Украину, в Винницкую область, где он восстанавливает разрушенные сахарные заводы и возвращает их к жизни. После блокады и Алтая здесь был настоящий рай: цвели яблоневые сады, в толхозе даже был скот, коровы и свиньи, было лучше с продовольствием, отоваривались карточки. Там же застигло нас известие о снятии блокады. А потом была Победа.
4