Когда-то отец Тани был её владельцем.
А мой отец раньше был кондитером, владельцем пекарни и магазина. Мы с Таней обе очень любили разглядывать в витрине образцы баранок, бубликов, сушек. До войны мы с ней учились в 16-й школе и окончили там три класса. Здесь же, в бомбоубежище, нам предстояло учиться по программе четвертого класса. Учились в нашей школе две смены.
Но положение с продовольствием в городе непрерывно ухудшалось, многие дети уже еле ходили. А паёк всё уменьшался и достиг 125 граммов хлеба в день. Это был конец. Смерть подстерегала каждого. Учителя, как могли, поддерживали детей. Была организована новогодняя ёлка с обедом и маленьким кулёчком-подарком. В нём было несколько печенин, пряник и конфета. Выносить его надо было за пазухой, чтобы не отобрали хулиганы.
В декабре отключили электричество, город погрузился во тьму. Занятия в бомбоубежище прекратились, ведь окон там не было, а светить в помещении было нечем. Казалось бы, занятия прекратились надолго. Но нет, вскоре детей по Второй-Первой линии В. О. собрали в доме № 1 (на Румянцевской площади). Здесь открылась очередная школа. Она помещалась в полуподвальном помещении. Занятия начинались теперь поздно – с 11 часов, чтобы пользоваться скудным дневным светом, который слабо просвечивал сквозь заклеенные бумагой окна. Парт как таковых, конечно, не было, их заменяли узкие столики. Было много стульев, но мы старались усаживаться плотнее, ближе друг к другу, чтобы немножко согреться. Дикий холод проникал повсюду. Мы почти не писали: страшно было вытаскивать руки из карманов, да и чернила давно замёрзли. Зато никогда так не ценилась поддержка соседа по парте. Прижимаясь друг к другу, мы чувствовали себя сильнее.
Однажды один мальчик (Его звали Фарид Армасов) залез на стол и, присев на корточки, закричал: «Я картошка! Я картошка». Выпуская клубы пара, он повторял: «Я горячая картошка!» Впервые за долгое время дети заулыбались, мальчик действительно напоминал кастрюлю с картошкой, которую накрыли, чтобы не остывала.
Однажды один мальчик (Его звали Фарид Армасов) залез на стол и, присев на корточки, закричал: «Я картошка! Я картошка». Выпуская клубы пара, он повторял: «Я горячая картошка!» Впервые за долгое время дети заулыбались, мальчик действительно напоминал кастрюлю с картошкой, которую накрыли, чтобы не остывала.
Когда на уроке пения разучивали песню «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой», от слабости одной девочке стало плохо, ведь петь надо было стоя. Тогда её сосед по парте принёс стул. И так, держась за поручень, девочка допела песню. А на другой день мальчики принесли несколько стульев.
Но однажды картошка всё же появилась. Настоящая картошка. Дело в том, что мы ходили после занятий на Средний проспект. Там рядом с немецкой церковью было организовано дополнительное питание для школьников: тарелка жидкого супа без хлеба. Мы его называли «Крупинка за крупинкой бегают с дубинкой». Но однажды в супе оказалась картошка. Как Фарид радовался, что ему досталось аж три кусочка. И как же он переживал за опоздавших. Им не достался этот суп. Этот мальчик старался подбодрить слабых и уставших. Но самому ему выжить не удалось: в январе вымерла вся его семья.
Наступила самая страшная пора.
Дикие морозы охватили город. За водой надо было ходить на прорубь, и не все могли дойти. Весь транспорт встал. Всё реже и реже встречались прохожие на улицах города, а если и встречались, то с трупом на саночках.
Когда мы, выстроившись рядами, проходили по улице к столовой, люди останавливались и говорили: «Это же дети, они живы, они выжили» – и вытирали глаза.
Смерть стала обычным явлением.
У нас умерли почти все родные.
У Тани Савичевой тоже. Однажды мы с ней встретились в своей булочной. Таня была очень слаба. Это была наша последняя встреча. А холода всё не отступали, в конце марта термометр опустился до минус 24, занятия в школе прекратились. Но зато удалось наладить Дорогу жизни. Увеличили хлебную норму. Да и весна всё-таки пришла.
И снова начались занятия. Всех уцелевших детей собрали в школе № 5. Это была настоящая школа, к тому же очень старинная. Там стояли настоящие чёрные парты, и были дырочки для чернильниц. Дети теперь не мёрзли и чернила тоже. Да и с питанием стало намного лучше. Всех учеников водили в столовую, где давали полноценный обед. Когда дети, выстроившись рядами, проходили по улице к столовой, люди останавливались и говорили: «Это же дети, они живы, они выжили» – и вытирали глаза.