Впоследствии отец как-то сказал мне, что за долгие годы труда в МГК его руки прикоснулись практически ко всей поверхности этого здания. Отец работал много и результативно. «На Николае Федоровиче держится вся Консерватория» — этот слоган закрепился за ним на долгие годы.
Знания, творческие возможности и практическая умелость отца были востребованы и за пределами его родной консерватории. Так, для штаба обороны он занимался созданием высоковольтной установки, необходимой для питания радиоламп в аппаратах связи. Эту установку строили в подвале одного из домов в Архиповом переулке — туда он ежедневно отправлялся ночью пешком после всех дел в консерватории вплоть до завершения работы.
Во время войны, одновременно с профессиональной деятельностью, Н.Ф., как большинство москвичей, рыл окопы, строил оборонные укрепления и вынес на своих плечах многие другие тяготы тыла. Запомнился такой случай: в августе 1945 года на мой День рождения меня утешали: «Ничего, Иринушка, война закончилась, скоро будут пирожные». И я в ответ испуганно спросила: «А хлеб черный — будет?»
Мое счастливое детство
Интенсивные бомбежки в Москве начались практически сразу после объявления войны и продолжались до апреля 1942 года. В этот период немцы разбомбили сотни домов, много людей осталось без крова, тысячи погибли. Транспортная система оказалась частично парализованной.
Наша семья была вынуждена переселиться из своей квартиры в общежитие МГК, находившееся в Дмитровском переулке между улицами Пушкинской (Б. Дмитровкой) и Петровкой, чтобы отец в любое время мог пешком дойти до места работы. Мы заняли большую комнату, разделенную казенными шкафами на три части: кухню-переднюю, детскую на две кровати и собственно комнату, посреди которой стояли большой обеденный стол под оранжевым абажуром и поодаль — концертный рояль, принадлежащий консерватории. Мы прожили в этом, наполненном звуками и молодой энергией общежитии до конца сороковых годов, пока не переехали еще ближе к месту работы отца — в правый, тогда жилой корпус самой консерватории.
Война застала меня в младенчестве и закончилась за несколько месяцев до моего пятилетия. Интересно понять, когда ребенок начинает воспринимать окружающий мир и когда — осознавать себя внутри этого мира, с каких лет запечатлеваются в памяти события происходящего, как и когда приходит их понимание. Кто-то говорит, что помнит себя с трех лет, кто-то — с двух, кто-то — с рождения. Некоторые, как например, Сальвадор Дали, рассказывали, что помнили себя еще в утробе матери.
В моей памяти запечатлелись моменты бомбежки, начавшиеся, когда мне еще не было года. Они остались на «карте» памяти как всполохи света под грохот шума. Меня, закутанную в одеяло, кто-то неловко тащит подмышкой. Куда? Это потом стало известно — в метро, вместо бомбоубежища. Кто? Катя Чудова, моя няня еще с довоенных лет. Рядом бежит с чемоданами мама. Ее моя память рисует как черточку с двумя тонкими пластинами по бокам. И еще, я, завернутая, лежу на плоскости, а вокруг много чего-то или кого-то неразличимого. В метро мы ходили каждый день, но больше в моей памяти никаких картин нет. Остальное время я, наверное, спала.
Возможно, я спала еще долго (отсыпалась от бомбежки), поэтому многие картинки и сцены жизни дома, семейного быта, оставшиеся в памяти, не тянут за собой ни эмоциональных переживаний, ни логики последующих событий. Вглядываясь в то время, вижу булыжную мостовую, омытую дождем, проезжающую по ней телегу с лошадью, вижу мостовую, занесенную снегом, огромные сугробы на тротуаре, наваленные перед окнами дома. Вижу маму, стирающую белье в корыте в нашей прихожей. Вижу много людей, сидящих за большим столом. Яркое солнце освещает нашу комнату; горит лампа под оранжевым абажуром; на окнах спущенные черные бумажные шторы; мама моет меня; мама вытирает меня; мама надевает на меня рубашку; мама укладывает меня спать; причем последние четыре маминых действия не связаны последовательностью друг с другом.
Наконец я проснулась или очнулась из полумрака существования и мгновенно попала в очень светлый многозвучный и многоголосый Мир. Свой выход «в свет» я потом сравнила с пробуждением леса ранним весенним утром.
С этого момента, — наверное, он возник тогда, когда мне было около двух с половиной лет, — я лавинообразно осознаю себя в окружающем мире. Одновременно пришло ощущение времени.