Сразу после того, как я попала в новый для себя Мир, я заметила, что день сменяется ночью, и наш быт подчиняется этому движению. Когда наступает утро, черные бумажные шторы закатываются наверх под конец оконных стекол, открывая путь свету и солнцу, щедро проникающему в нашу комнату. С приходом сумерек, предвестников ночи, маскировочные шторы опускаются на стекла окон всего дома для того, чтобы пролетающие вражеские самолеты не заметили и не разбомбили его.
Затем время продолжает свое представление бытия, и на смену лету приходит долгая московская зима с томительным ожиданием весны и снова лета. Мне повезло, что я уловила одномоментность понимания пространства, времени и себя в них, и что я, таким образом, получила возможность на собственном опыте убедиться в справедливости идеи И. Канта в том, что пространство и время суть врожденные качества, необходимые человеческому разуму в качестве инструмента познания. Набор фактов в сознании человека без организующих форм остается только набором фактов, подобно тому, как песок в песочнице останется только песком без ведерок, стаканчиков и других формочек.
Дом, в котором мне довелось прожить в детстве, представляет собой два соединенных переходом здания: первое — трехэтажное, с входом со стороны Дмитровского переулка; второе — пятиэтажное, расположенное позади параллельно первому.
Пройдя через парадное, оказываешься в подъезде с выгороженной в углу будкой, где круглосуточно сидит дежурная, и где висит телефон, по которому можно звонить без монет. Дальше поднимаешься по широкой (как мне казалось) лестнице и выходишь в просторный холл с концертным роялем, за которым обязательно кто-то сидит и играет. Из холла через переход попадаешь на третий этаж другого корпуса, затем по лестнице поднимаешься на свой четвертый этаж. Здесь снова оказываешься в холле или передней, в которую выходят двери общей кухни, туалета и одной жилой комнаты; холл переходит в длинный и широкий коридор с окном в торце и комнатами по четыре на каждой стороне. Первая дверь на левой стороне ведет в нашу тридцатидвухметровую комнату под номером 43.
Мама не пользуется общей кухней — электрическая плитка для приготовления пищи стоит в нашей прихожей, отделенной от жилой комнаты несколькими канцелярскими шкафами. У нас с сестрой — маленькая своя, тоже выгороженная шкафами, комната с кроватями и тумбочкой для игрушек. Я не умею играть в игрушки. Да и игрушек-то никаких нет — небольшая коробка с довоенным добром — стальные шарики, тряпочки, фантики, оловянные солдатики. Сестра Леля играет вслух, а я слушаю ее фантазии. Она рисует на плотной бумаге неведомые мне фигуры (француженка, служанка, скрипачка, кавалер и другие подобные), вырезает их и рассказывает выдуманные на ходу истории. Леля старше меня на три с половиной года: она красивая, активная и умная, ее слушаются все дети, и девчонки, и мальчишки. Я всегда при ней, «как хвостик» — так она сама определила мое вечное присутствие рядом. Нам разрешено поиграть перед сном, иногда мы так и засыпаем с разбросанными по кроватям бумажными куклами. Если отец приходит домой пораньше, то заносит в наш уголок стул и успевает нам почитать. Читает он Гоголя («Вий», «Вечера на хуторе близ Диканьки»), которого сам очень любит, и нас подталкивает к восприятию оригинальности фантазий и красоты стиля автора.
Я — маленькая, неуклюжая, упрямая, замкнутая — из меня не вытянешь слова. Все говорят — «Бука». Наверное, маме со мной трудно. Она постоянно учит меня: не качайся на стуле, не клади локти на стол, выпрями спину, вынь руки из карманов. Мама требует от меня то, чего я не хочу или не умею: надевать платок под теплую шапку, галоши на валенки, шарф поверх пальто, не ронять на пол одежду или ложки. Не добившись своего, мама выходит из себя и вопрошает пространство:
— В кого она такая нескладная?
И сама отвечает:
— Наверное, в Катю, няньку, — добавляя тихо:
— Та всегда была пыльным мешком по голове ударенная.
Я надуваю щеки от обиды, замыкаюсь еще глубже и жду отца, может быть, он придет пообедать. Отец, в отличие от мамы, не имеет педагогического образования, но блестяще справляется с детскими капризами, используя только два подручных средства — юмор и ласку.
Отец иногда берет меня с собой на работу. Маршрут стандартный: наш переулок, проезд Художественного театра, Газетный переулок, консерватория. Поскольку его все знают, на пути мы останавливаемся не меньше трех раз. Внимание, как слепящий прожектор, направлено обычно на меня, и я слышу одно и то же по многу раз: