Первого сентября 1944-го года Леля пошла в школу. Мама с вечера кипятила чайник, заворачивала его в ватное одеяло и укладывала на постели в ногах у Лели. В школу до окончания войны она ходила в пальто, запомнившемся мне на всю жизнь. Когда-то это пальто было сшито из красного драпа, но о цвете исходного материала можно было догадываться только по оставшимся ниткам, чередующимися с белой ватой подложенного ватина. Зато теплое — говорила мама.
В школе детям выдавали по бублику и по две ириски. Леля приносила их домой и половину отдавала мне.
Надо сказать, что сестре, как потом и мне, было очень легко учиться. Однако я не помню, чтобы нас специально готовили к поступлению в первый класс. Вырастая в игровой среде, мы постоянно сталкивались с арифметикой, еще не зная такого слова. Сколько раз мы подсчитывали, какое количество ребят вышло во двор, затем делили его на две команды, т.е. пополам, и иногда в результате деления получалось «деление с остатком», когда один из нас не вписывался в команду. Сколько раз считали и сопоставляли количество выигрышей и проигрышей, количество заработанных и потерянных очков. Понятие больше — меньше не требовало объяснения. Вычисляли, когда следует вернуться домой, или когда выйдет тот или иной игрок, прибавляли и вычитали время.
Нас с сестрой учили игре на фортепьяно (глупо было этого не делать, когда и учителя, и инструмент рядом). К четырем годам я знакома была с «половинками», «четвертушками», «восьмушками», и дроби (доли) пришли ко мне не в виде цифр и знаков в тетради в клеточку, а необходимостью отсчета музыкальных тактов. Можно сказать, что мы постигали арифметику аналогично древним ее создателям — как жизненную необходимость.
По нотам, точнее по фамилиям авторов — А. Гедике, С. Майкапар, М. Глинка — я автоматически впервые запоминала буквы. Сестра к этому времени уже читала, научившись этому самостоятельно, по имевшимся в доме книгам.
Мы с сестрой любим свою квартиру (ком. 43). В ней спрятаны многочисленные укромные уголки, закоулки и одновременно раскидан простор вокруг большого стола и под огромным роялем. За столом удобно рисовать, вырезать кукольных героев и играть с ними. Под рояль мы постоянно пролезаем, догоняя друг друга, а с рояля — прыгаем, если взрослых нет дома.
Мама дружит со своей старшей сестрой, Марией Смиренской, муж которой на фронте, а мы дружим с их дочерьми — Мариной, расположившейся по возрасту между Лелей и мной, и ее сестрой Лидой, которая старше меня на восемь лет. У двоюродных сестер дома есть много интересных книг, и сами они большие любительницы чтения. Я радуюсь, когда сестры приезжают к нам и, особенно, когда остаются ночевать. Тогда домашние игры приобретают для меня новый, таинственный характер. Реальность и сказочные образы легко и насмешливо переплетаются в их начитанных головах. Лида смотрит исключительно с высоты своего возраста и называет нас «букашками», а Марина обращается ко всем не иначе, как «братцы кролики». Дом наполняется эльфами, гномами, привидениями, злыми и добрыми волшебниками. Все, кроме привидений, имеют в доме свое место: гномы живут под роялем, эльфы — на шкафах. В нашей с Лелей комнатке селится Урфин Джюс со своей армией и обороняет нас от привидений. Если родители уходят, оставляя нас одних, предварительно плотно закрыв маскировочные шторы, то мы устраиваем концерты. Лида наряжает меня в какие-нибудь длинные тряпки, украшает старыми рваными кружевами и усаживает за рояль. Детские пьесы, которые я к этому времени освоила, не требовались, — я со всей силой жму на клавиши, добывая громкие аккорды и пародии на глиссандо. Слушатели и зрители — в восторге, хлопают и кричат «бис, браво».