Мать пришла с работы из колхозных амбаров уставшая и запылённая. Увидев сынка, как подкошенная опустилась в тёмной кути на лавку и, сжав голову руками взвыла с причетами: «Да что же ты бесёнок с нами делаешь, да не было ещё в роду Лыковых воров-бусурманов, опозорил всех нас на всю-то деревню нашу и что же мы скажем отцу, как с фронта придёт, да как же сидеть теперь сестрице твоей в сельском Совете-то…
Ванька слушал, наполняясь жалостью к матери, готовый вот-вот расплакаться, но вспомнил Лазькины слова в свою голодную правоту и попытался тоже отговориться, что, мол, им ись в три горла, а нам с голодухи пухнуть, да и не всё мы брали, на что мать резко перестав причитать, видно, удивившись таким рассуждениям мальца, зло схватила стоящую у припечка клюку, резко выставила её на Ваньку со словами:
– Ах, басурман, ещё рассуждать надумал! Убить тебя мало воришку несчастного – и в беспомощности, со слезами опустила своё орудие на пол.
Ванька в ту же секунду, увёртываясь от клюки, как при игре в лапту от кожаного мяча, вмиг был на пороге и с шумом вылетел в оказавшуюся открытой дверь, ударившись мягко головой в пышную грудь председателевой Дарьи. Отлетев от неё как мяч, еле расслышав её перепуганный крик, тут же соскочив с четверенек, он со страху перепутал всё в сенях и оказался вместо выхода в кладовой, где вмиг забрался по лестнице на чердак. Там спрятавшись за печной трубой на каких-то сложенных травах, начал постепенно отходить, чувствую охватившую его дрожь и кое-как вновь стал раздумывать над своим несчастным бытиём. Через какое-то время ему послышался умоляющий голос сестры Ксении:
– Ваня, где ты? Иди домой, да ни кто не тронет тебя.
– Как бы ни так,– думал заершившись, чувствую себя теперь в безопасности беглец,– ещё, что вы там с этой дурой придумаете. И долго ещё перебирал Ванька своей раскалённой головой все события сегодняшнего дня. Потом он слышал, как вышла мать и, провожая непрошенную гостью, говорила ей:
– Вот даст-то бог придёт с фронта отец, да разве позволит ему такое.
И в ответ Дарья:
– Да не убивайся ты, кума, не бери к сердцу, несмышленые они ещё, то ведь наш во всём виноват, у родной тётки тянет, ведь сирота теперь круглый и чего только с него будет. Мать вставила:
– И верно говорят, что голод не тётка.
И опять Дарья матери:
– Уж поверь, кума, сам Зотей послал успокоить тебя, он примечает, что не здорова ты, может, говорит, в больницу поедет, то пусть лошадь берёт… Да не бойся ты его, кума, это он от болезни злой, а сердце у него к людям доброе.
И Ванька тут же вклинил своё суждение: «Все вы добрые пока спите, не вырвись из лап, задушила б давно». Потом уже с улицы снова услышал голос председательши:
– Да он, Ксеня, давно у нашего бродяжки прячется… Вот перепугал в сенях-то меня, до сих пор отойти не могу и грудь, хвати, сплошной синяк теперь. – И они вместе пошли слышно по направлению к Лазькиному дому.
Возвращение /рассказ/
Сегодня Прошка Щетинин после уроков непонятно почему дружески обнял Ваньку Лыкова и предложил идти вместе домой, а по пути зайти к нему, где он покажет свой трёхколёсный управляемый самокат.
Ванька тоже в этом году мастерил себе подобную колесянку, но ему ни как не удавалось приделать переднее управляемое колесо. И такое предложение он принял с интересом, хотя с опаской, зная, что Прошка способен не только на доброе дело. Но по дороге Прошка достал из своей бездонной холщёвой сумки крошки от пирога и дружески поделился, после чего Ванькино расположение к нему успокоилось окончательно.
Завидя ребятишек, копающихся у бани, Прошкина бабка Марфа позвала их обедать. Проходя мимо плотничающего во дворе деда Дорофея, Ванька трусливо притормозил, зная большую его силу и строгость во всём. Но заметив заминку товарища, Прошка многозначительно посопел большим недетским носом около деда и тут же с расстановкой соврал: «Щей похлебаем, тять, да пойдём к Ваньке, помогу ему задачки решить». Дед Дорофей никак не среагировал на внука, только кашлянул в окладистую, серой лопатой, бороду, да глянул в полглаза из-под нависших бровей, не переставая выпиливать заготовку на сани.