– О чём сегодня поведает Варвара? – подумала Зинаида, узнавая поля ихнего колхоза.
Автобус плавно остановился у перекрёстка прямо перед стелой из двух серебристых ромбов, на одном из которых изображена породисто-рогатая голова, на другом надпись: колхоз «путь октября».
Зинаида наблюдала, как из стоявшей поодаль машины «Нива» расторопно вышли Варвара с мужем и вместе занесли в автобус тяжёлый рюкзак, ловко прилаженный на колёсики. Её муж, невысокий, в седине, что гриб-подосиновик, вежливо помог подняться в автобус старушке, чуть приподнял в прощании жене руку и степенно направился к своей машине.
Здороваясь с Варварой, Зинаида невольно сравнила её мужа со своим исхудавшим, исстарившимся, что прошло по ней бессильно-злобной дрожью. Варвара заметила плохое настроение своей подруги и чтобы убрать, сгладить тяжесть с её души, она некоторое время участливо смотрела в неё но не услыша в ответ, высказалась пословицей:
– «Заглянет солнце и в наше оконце», Зиночка, то-то смотрю, ты сникла. Ой, как мало теперь надо нам чтоб душа упырём сжалась.
Автобус прогазовав, набрал вновь равномерность движения. Может эта незначительная перемена, да слова подруги несколько успокоили Зинаиду, розовинкой плеснув в заждавшиеся щёки, разжав губы в ответе:
– Каков ни будь день, а вечер наступит, Варя,– отпарировала Зинаида, усаживаясь поудобнее на сидение, готовясь к беседе.
– Для нас, Зинаида, денёчкам добрым бывать видно, заказано,– продолжила Варвара, о том, что их колхоз теперь отдают в аренду крупному предприятию города, что теперь манна небесная им с неба на всех падёт, коль вместо гармонистов вдруг обичаятся корейцы, коровы станут бельгийскими, а править станут экономисты, не то, что наши христопродавцы.
– Типун мне на язык, если эти экономисты не начнут уже в этом году на берегу реки рыть котлованы под дома себе.
Варвара мягко дотронулась колена Зинаиды, привлекая внимание, разгладив улыбкой крупное белое, обычно, непроницаемое лицо, продолжила с интересом:
– А наш-то председатель, теперь, считай, бывший, что учудил с нами дураками. Ведь знал он, чомор его побери, о предстоящей перемене. Ещё в июле выпросил у нас пенсионеров деньги под будущее зерно, мол, технику надо закупить хозяйству, хлеб убирать нечем – и дали мы, дураки, по сотне, и купил, родной, технику, только себе – японским джипиком называется, и поезживает теперь с ветерком по городам и весям, и ни в одном глазу…
Зинаида вспомнила, что и у них тоже собрали с них деньги, только на лекарства к зиме для малых да старых. И она, неестественно расширяя глаза, стала смотреть на Варвару, пока внутри её не склокотало, не прорвалось долгим истеричным внутренним смехом. Успокоилась лишь тогда, когда сквозь слёзную пелену, стала различать городские трубы ТЭЦ, подрагивающие бурым ядовитым дымом.
V
Под вечер у своего дома Зинаиду встретил Шарик. Он зло рычал на хозяйку, припадал на все лапы, валился на бок, перекручивался винтом, поднимался, отбегал на дорогу, лаял и снова крутился по земле.
– Господи, куда мы катимся-то, уж и кобеля спаивать начал,– взмолилась Зинаида, поняв состояние Шарика.
Закатное солнце в последний раз бросило в поля и окна деревеньки прощальные лучи, вырозовев всё предвестием буйства природы.
Призывные выкрутасы Шарика, неуёмные крики индюков, обеспокоенность предчувствием непогоды всего живого хозяйства, «как рукой сняли» с Зинаиды дневную базарную усталость. Кроме вечерней управы по хозяйству, поиска мужа с лошадью, ей надо было ещё зайти к покупателям коровы, чтобы уточнить всё окончательно и как стемнеет привести им Марту.
Шарик вёл Зинаиду к своему хозяину позадворками. При каждой попытке метить, он сваливался на бок, вскакивал, оглядывался на хозяйку и снова валился, но продолжал путь, как и предполагала Зинаида, Шарик вёл её к старому кладбищу.
Чубатый стоял, зацепившись вожжами за торчавшую из земли сломленную изгородь на краю кладбища. Семён полулежал, уткнувшись лицом в передок ходка – спал.