– Ишь ты, конь и тот знает, куда надо спровадить своего хозяина, только сам он в толк не возьмёт какая ждёт его участь.
Шарик с ходу прыгнул в ходок, радостно взвизгивая, принялся вылизывать попону и лицо хозяина.
– Давай, давай похмеляйся, да беги за бутылкой, коль ему таким другом приходишься, – давно привыкшая ко всему этому, шутливо высказалась Зинаида, прибирая вожжи, прилаживаясь ехать домой. И здесь её осенила догадка, что пил-то муженёк видно с Николаем Сбруевым, своим дальним племянничком, мать которого, Катерина – герой труда, прославленная комбайнёрка и лежит здесь, одиноко сверкая звёздным памятником из нержавеющего металла.
– Вот она жизнь наша,– усаживаясь в ходок и разбирая вожжи размыслила Зинаида,– ведь какой почёт заработала женщина: и в край и Москву аж возила, а вот лежит теперь на заброшенном кладбище всеми забытая никому не нужная, никто не настоял, чтоб оставить кладбище на месте, ведь предки, считай, всех здесь находятся…
– Эх ма…– глубоко вздохнув, произнесла Зинаида.
Чубатый конь понял это, как сигнал и легко покатил ходок по скошенному полю. Семён ткнувшись головой в передок раз другой, приподнялся, невнятно выругался и не сладив с собой, свалился на бок.
Как стемнело, Зинаида с Семёном всё-таки повели Марту. Новые хозяева с нескрываемым волнением открыли перед ними ворота. Хозяйка немка аккуратно поднесла Марте подсоленный хлебец и, когда та приняла, стала приголубливать, называя её кличку, а когда Марта отдуваясь, потянулась к ней, она незаметно взяла поводок и повела во двор. Хозяин, высоченный сутулый старик, пошёл вслед, вплетая в речь свои слова.
Вскоре изба Отто Кренкеля (по-деревенски Антон Крынкин) и Эльзы встретила всех теплом, чистотой, благостью. Ни русская выбеленная печь с жёлтым котом на задарге, ни свежевыкрашенный пол с передней лавкой, ни беленькие занавесочки на окнах – ни как не могли предположить, что здесь через короткое время развернётся жуткая душевная драма.
Бывает у нас, бывает и «всё готово, да бестолково». Дело купли-продажи такого благородного животного, как корова, казалось бы, самое обычное для селянина в этот раз пошло вопреки смыслу. Покупатель Отто считал это дело мужским и был готов, как положено, пересчитать и вручить деньги Семёну, которые накануне дважды с немецкой точностью пересчитали вместе с Эльзой. Продавец же, Семён лишь считался хозяином, на деле деньгами, да и всем прочим по дому ведала Зинаида, но место за столом против Отто занял Семён, как полноправный хозяин. В начале мужчины, сидя напротив друг друга пытались, как водится, повести сельский разговор, но предстоящая денежная сделка хочешь-не хочешь, сковывала каждого в развороте мыслей, направляя их в узкое русло мещанских отношений. И Отто подал знак Эльзе выложить деньги.
Зинаида сразу же подступилась к столу. От её взгляда не ускользала ни одна деталь происходящего между Отто и Семёном, один, неумело плохо гнущимися пальцами вечного тракториста, пересчитывал купюры, складывал их стопками, другой, положив на стол подрагивающие похмельем крючковатые пальцы, сидел с раскрытым ртом, внимательно следя за действиями рук Отто.
Эльза, застывшей глыбой со скомканным теперь пустым платком на животе стояла подле мужа.
Закончил ли пересчёт денег Отто, помог или испортил всё дело Семёна его неизменный друг Шарик так видно и останется загадкой, но мирный ход сделки оказался нарушенным не без вмешательства Шарика это совершенно точно.
Вдруг вместо обычного лая цепного пса Кренкелей, в кухонное окно ворвался его пронзительно-захлестнувшийся цепью истошный хрип. Зинаида и Эльза в испуге засмотрели в кухонное окно.
Времени было достаточно, чтобы Семён из нескольких Оттовых стопок купюр сделал одну и ловко отправил себе за пазуху. Своё дело Семёном, считай, было сделано и он, победно оглядев всех, спокойно направился к выходу.
Зинаида первой оправившись от Семёнова действа истошно зашептала в ухо ещё сидящему Отто:
–Верни! Верни его! Живым ли мёртвым! Говори пересчитать надо, деньги не всё ещё – бутылка же есть, мол, обычай…– и почти вытолкала его вслед Семёну. А обратившись к Эльзе, взвыла:
– Пропьёт, ой пропьёт всё до последней копеечки!
Затем, словно, запнувшись, смолкла и давай выворачивать из грудного кармана деньги сегодняшней базарной выручки и совать их в платок Эльзе, напутствуя: