Конечно, он не скаредничал до того, чтобы употреблять для пасьянса игранные карты, – это было бы смешно, – и, собственно говоря, уж не было такой неотложной надобности в дорогом мундире, который он сделал себе во время поездки в Англию. Это единственный непроизводительный расход, какой он мог упомнить. Теперь мундир висел без употребления: при дворе поручик не бывал, генералу нечего было делать в Нордланде, на что же мог пригодиться мундир? Конечно, если его ждет крушение, мундир, лежащий, как ненужная игрушка, в ящике шкапа, – не единственное, в чем может упрекнуть его жена, фру Адельгейд! И он мог бы сказать кое-что о фру Адельгейд, она не принесла ему счастья в супружестве, но это он мог сказать ей, пока знал себя безупречным. Что, если теперь она имеет право упрекнуть его? Уж так он был создан: он мог выносить незаслуженную обиду, а заслуженной не мог.
Он отправляется к Хольменгро, чтобы принести ему извинение. Тогда он облек свой отказ в резкую форму и хотел объяснить теперь, что некоторые обстоятельства мешают ему продавать еще часть реки. Он, вероятно, не ответил бы так коротко, если бы тут не присутствовала фру Адельгейд; из-за ее присутствия он отказал богачу-землевладельцу.
Он увидал шляпу и спину Хольменгро у реки; теперь тот его уже не станет просить ни о чем… однако, все возможно. Хольменгро! Этот человек глубоко врезался в его жизнь. Поручик во многих отношениях мог считать его себе равным, а во многих других даже стоящим выше себя. Но что такое Хольменгро? Антипод.
Вот он повернулся и идет поручику навстречу. Кто этот человек? Без роду, без племени, как бы вышедший из сказки; из всех стран, – может быть, символ, рок…
Хольменгро поклонился поручику и поручик ответил ему. Между ними все постарому, но богач-землевладелец теперь чувствует себя неуверенно. Не ходит ли Хольменгро здесь, поджидая его? Поручик, по своему обыкновению, начинает сразу.
– Если вы помните, мы говорили о трех выходах. Есть еще четвертый: оставим всякие разговоры об этом.
– Этого я не могу, – отвечает Хольменгро.
– Мне нельзя больше продавать часть реки или участки земли. Препятствуют некоторые обстоятельства, взятые на себя моим отцом.
– Разве это мешает принять от меня вознаграждение за причиненный вред?
– Хм. Это вовсе мне не по душе. Мой убыток ведь не принес вам выгоды.
– Я сейчас ходил туда снова. На реке для меня стояло два препятствия; теперь их нет. Это, может быть, странно слышать, но они мешали мне, а теперь они устранены.
Поручик не понимает и говорит:
– Право, не знаю… просто не понимаю, что вы говорите.
– Очень просто, – поясняет Хольменгро, – если бы мне удалось выстроить вашу плотину, здесь, на моей стороне реки, то она могла бы у меня двигать очень нужную машину. Если позволите обеспокоить вас, то попрошу последовать за мной, и я вам объясню.
Они пошли вверх по реке, разговаривая.
– Что это за машина?
– Приспособление с канатами и тому подобное, избавившее бы меня от применения лошадиной силы, которой я пользуюсь до сих пор.
Поручик спросил что-то о локомотивах и рельсах, и Хольменгро объяснил:
– Да, я проложу рельсы по набережной до мола, – двойной путь. Но мне хочется устроить так, чтобы водопад двигал вагоны.
Они остановились, и Хольменгро указал место, где будет плотина и турбины. Шум от водопада заставил собеседников сойтись как можно ближе, чтобы говорить; это было неприятно поручику, возникало впечатление, будто уже нет никакого препятствия к осуществлению плана, и он отошел от реки.
– Отчего вам и не строить? – сказал он.
– Отчего? Но нет ли такой формы, которая могла бы удовлетворить нас обоих?
– Уж не знаю. Банк запрещает мне продавать.
– Банк запрещает? – спросил Хольменгро.– Я вас освобожу от банка.
Поручик остановился. Для него мелькнул проблеск надежды: его барской душе было приятно, что он может удовлетворить банк наличными.
– Сумма большая, – ответил он, – вся моя земля заложена. Я уплатил кое-что, но остается еще четырнадцать тысяч.
– Старыми деньгами?
– Да, к несчастью, четырнадцать тысяч большой старой монетной единицей, – талерами.
Хольменгро, очевидно, постепенно перенял у поручика манеру отвечать все короче и короче.
– Есть вексельное обязательство?
– Да. За поручительством землевладельцев.
– Я выкуплю его.
Замечательно, что здесь решалось большое и важное дело, но сказано было мало, – только самое необходимое. Когда они расстались, все было решено. Сговорились также о цене за реку и все озеро на горе. Хольменгро купил все это.
Поручику захотелось посмотреть свои лесные участки здесь, на западном берегу реки, раз уж он попал сюда. Он повернулся и пошел снова к развалинам своей плотины, миновал их и направился вверх по реке до горного озера. Да, хороший здесь лес, лет через пятьдесят он будет большим дорогим лесом. Виллацу нечего беспокоиться. Вообще все опять налаживается.
Важное событие совершилось пополудни: долг банку был уплачен, а в руках снова очутились деньги. Что за человек этот господин Хольменгро? Он являлся, как провидение, и всегда выручал. Поручик изумлялся. А самое лучшее, что Хольменгро не оказывал ему услуг даром, а только покупал у него. Неприятно быть обязанным за даровую услугу? Покупка не так тяжела, как дар!
Годы умудряли поручика. Куда девалась неподатливость, его строптивость былых лет? Лишь изредка огонь вспыхивал под пеплом. Так, должно быть, уж полагалось. Он присел на минуту, раздумывая. Он философ, и спешить ему некуда. Встав, он снова пошел в лес и стал осматривать: много свежих пней от последней порубки, но также много хорошего молодого леса. Со временем он вырастет, и Виллац обогатится!
Поручик поднялся на пригорок, остановился и стал смотреть на усадьбу Хольменгро внизу; дом большой, но новый и с оттенком чужеземного; огромная крыша, далеко выдающаяся вперед, как бы для прохлады, – будто это необходимо! Крышу подпирают колонны. Но все имело вид еще не законченный; по саду бродили куры, а на дворе виднелись одни кусты.
Из дома, с его задней стороны, вышла фру Адельгейд, – вероятно, ходила играть на рояле. За ней следом вышел Хольменгро и провожал ее по дорожке до калитки на дворе. Как странно: он вел ее, обняв за талию. Они сели на скамью под кустом.
И там внизу был также хороший лес, но не один сосновый, а также и лиственный. Если, действительно, Хольменгро искал соснового воздуха, почему он построил себе дом в смешанном лесу? Прежде такой вопрос не приходил на ум поручику, но теперь он обратил на это внимание. Он пошел дальше, чтобы спуститься к реке, и остановился на мосту. Тут еще стоял кирпичный завод, забытый всеми, даже разливом реки, – единственное старое здание, уцелевшее на берегу.
Когда поручик лежит на диване в своем кабинете, он уже не вскакивает и не вызывает звонком Давердану; он отвык от многих привычек; он воспитывает себя: но это еще не значит, что ему живется плохо; он поседел, но это от лет; он читает гуманистов, но только по склонности к ним. Когда поручик звонит в редких случаях, приходит Готфрид.
Маленький, тщедушный Готфрид с детскими руками.
Несколько лет тому назад поручик приказал ему прийти; мальчик был очень доволен, и мать отвела его в усадьбу. Поручик обошелся с ним ласково, разговаривал и сказал, что он может остаться. Чудак-поручик привел потом мальчика к жене и спросил ее мнение, – может ли он остаться в усадьбе. «Конечно!» – ответила фру Адельгейд. Так и остался Готфрид в барском доме. Он теперь одет хорошо и всегда сыт; вид у него, как у барчука, хотя он и одет казачком: на нем курточка со светлыми пуговицами. Его обязанность чистить господских верховых лошадей и седла, но, кроме того, он исполняет много мелких и полезных работ. Он стал исключительно слугой хозяйки и хозяина; никто другой не приказывал ему и не распоряжался им. Хозяйка немало пользовалась его услугами. Когда ей вздумалось поучить его немного по-французски, то Готфрид оказался очень способным учеником. Иногда она глубоко чувствовала свое одиночество, и у нее являлось желание поговорить с кем-нибудь. Готфрид был под рукой. Вероятно, она в это время думала о Виллаце и разговаривала, собственно, с ним; иногда она читала вслух письма сына, и это было большой радостью для Готфрида.