В случае Сэмми Диоре расстройство вышло за пределы мнимого спектакля: патология питалась конкретными воспоминаниями и, очевидно, детскими травмами.
В самых тяжелых случаях синдрома пациент думал, что его разум и тело находятся под контролем сверхразвитых технологий, часто в процессе разработки. В окружении гаджетов он начинал воспринимать себя гаджетом, управляемым на расстоянии некой невидимой недоброжелательной инстанцией. Пациент был способен даже слышать голоса, которые, как он полагал, транслировались прямо в его мозг, а воспоминания воспринимались как встроенные без его ведома картинки. Тогда больной был уверен, что абсолютно все его органы управлялись этой силой.
За последние пять лет во Франции диагностировали с два десятка случаев синдрома Трумана. Речь шла о пациентах, родившихся позже две тысячи пятого года и с самого раннего возраста пользовавшихся стриминговыми платформами и соцсетями. На данном этапе исследований главной гипотезой работы Сантьяго были последствия именно ранней цифровой экспозиции.
Клара возвращалась домой пешком. Она шла ровным бодрым шагом и лучшего способа снять стресс не знала. Понемногу легчало в груди, исчезало ощущение подавленности. Клара начинала слышать какую-то новую тишину, к которой город до сих пор не привык. После длительной битвы в Парламенте недавно приняли закон, запрещающий передвигаться на транспорте с бензиновым двигателем во всех двадцати округах Парижа. Клара подумала, как изменилось ее восприятие пространства, и вспомнила, что зимой, когда она была маленькой, иногда еще шел снег.
Ее тело мерно покачивалось, а вместе с ним мысли сменялись, появлялись одна за другой. Казалось, они воплощались, к ним можно было приблизиться, обойти стороной и даже проигнорировать. Мысли подчинялись ритму шагов и сами исчезали или прояснялись по мере того, как Клара шла вперед.
Она думала о Кимми Диоре и ее странной просьбе.
Она думала о трупе подростка и неправдоподобной инсценировке суицида.
Она думала об алом платье, которое могла бы надеть сегодня вечером, и о красной помаде, которая бы его дополнила.
Она думала о предложении Седрика. В последний раз они обедали вместе в кафетерии, и Седрик хотел, чтобы она перешла в бригаду по защите несовершеннолетних. В его команде в скором времени должна освободиться должность начальника группы. Клара попыталась возразить, приведя множество аргументов (она давно не занималась подобными делами, у нее нет детей и так далее), но Седрик отмахнулся: он нуждался в ней.
Когда Клара шла вдоль парка, ее обогнал какой-то мужчина.
Он обернулся, без тени стеснения изучил ее лицо и, очевидно разочаровавшись, продолжил свой путь. Клара знала, что со спины до сих пор напоминает молоденькую девушку, подростка, и привлекает внимание. Однако лицо Клары было усталым и ненакрашенным. Она улыбнулась.
Подходя к дому, Клара ускорила шаг. Ей нравилось легкое головокружение от скорости, и она старалась пройти в таком темпе последний километр.
Она добралась до жилого комплекса, и двери автоматически открылись. После семи вечера охранник сидел у себя в каморке. Клара помахала ему в камеру и улыбнулась. У них была своя тайна. Однажды вечером Клара вернулась домой после ужина очень-очень пьяной и остановилась поболтать с ним. Ей совсем не хотелось спать. Они побеседовали о том о сем: о новостях за последние дни, об усталости в четыре часа утра после целой ночи работы, о том, что зима больше не зима. Затем, когда тема в очередной раз сменилась непредсказуемым образом, он спросил Клару, умеет ли та играть в покер. Вдруг лицо его засияло, он впустил ее в каморку широким жестом, будто приглашал в замок. Из ящика стола охранник достал колоду карт и бутылочку виски. Партия продолжалась всю ночь. Под утро он все-таки выиграл и проводил Клару домой — ни на что не претендуя.
С того дня как минимум раз в месяц они играли. Охранник прекрасно блефовал, а Клара была сильна по части стратегии. По такому случаю они наряжались: Клара надевала платье и каблуки, а он — светлую рубашку и черные туфли. Клара прекрасно понимала, что тут дело не только в покере, но и во флирте. Охранник был намного моложе и чертовски соблазнителен — все могло пойти по другому сценарию. Но каждый раз они удерживались на краю, каждый оставался по свою сторону игры. Конечно, оба уже не раз поддавались соблазну и видели, как это происходит с другими. Может, поэтому они понимали, что именно могут потерять, и ничто не могло соперничать с этими моментами отсроченного обещания, желания и этой уникальной единственной связи между ними, возникшей благодаря игре, риску.