— «Ко-ся-чок, ви-но…»
— «…у-гас день за ок-ном…», — оживлённо подхватила Флоренс.
— «…дож-дёмся рас-света…», — вступила в слаженный хор Молли.
— «Трасса, птицы, машины, листья — что ж, подождём…» — Последнюю строку припева бессмертной «Sweet wine» уже не существовавшей к тому времени группы «Крим» они пропели уже хором, затем, засмеявшись, взяли свои немногочисленные вещи и незаметно растворились в общем галдящем человеческом потоке, который, не замечая никаких препятствий, тёк и тёк на ферму Макса Ясгура.
Глава 2
Поле
Молва почти не обманула. До того места, где должен был состояться трёхдневный рок-фестиваль (или, как было объявлено в газетах, «ярмарка музыки и искусств»), действительно оставалось немногим более трёх миль. Мало кто из имевших отношение к взбалмошному, непредсказуемому, но такому притягательному музыкальному миру мог представить, чем в конце концов станет этот фестиваль для контркультуры и для тех, кто были его непосредственными творцами, участниками и зрителями. Многие музыканты думали о нём как о незначительном, очередном, не стоящим внимания, как о слабой копии Монтерейского двухлетней давности или Техасского, отгремевшего буквально месяц назад, и поэтому отказывались от участия — и сколько потом было высказано сожалений в воспоминаниях и запоздалых интервью! Кто-то же, напротив, стремился попасть на эту сцену, но жизненные обстоятельства (или расчётливые планы промоутеров и менеджеров) всячески им препятствовали…
Но это было потом. А пока же четвёрка беззаботных хиппи в общей массе с такими же беспечными бродягами духа двигалась, преодолевая последние фурлонги, к назначенному месту в Бетеле, на ходу пропитываясь ожиданиями, передававшимися из уст в уста. То говорили, что кто-то уже видел возле сцены самого Джорджа Харрисона — и в толпе сразу распространялся слух, что на третий день фестиваля выступят «Битлз», которые ради этого позабудут свою двухлетнюю вражду и всем на радость нарушат трёхлетнее концертное молчание, как это было зимой в Лондоне на крыше студии. То передавали, что у Боба Дилана тяжело заболел сын и музыкант дни и ночи проводит рядом с ним в муниципальной больнице, поэтому отменил выступление на фестивале. Живо и весело, чуть ли не до пари, обсуждалось, выступят ли «Дорз»: ещё были свежи в памяти мартовский скандал в Майами во время их концерта и последовавшие за ним судебные разбирательства, что в итоге грозило Джиму Моррисону тюремным заключением. Чуть ли не шёпотом, словно боясь спугнуть дух невидимого счастья, рассказывали, будто Дэвид Кросби, Стивен Стиллз и Грэхем Нэш, в разное время по разным причинам покинувшие свои группы, собрались вместе и не только выпустили альбом, но решили и выступить здесь как постоянное трио; кое-кто добавлял к этому триумвирату взрывного и непредсказуемого интроверта Нила Янга. Лоб в лоб сталкивались посреди толпы два катившихся навстречу слуха: «Ты слышал? Даже Джони Митчелл будет петь! — Да не, чувак, ей её босс не разрешает…». Наконец, над идущими время от времени взмывали птицами мало кому ещё известные названия — «Маунтин», «Квилл», «Лед Зеппелин»…
Всю дорогу Стюарт, шагавший рядом с Молли, тревожно поглядывал то на неё, то на Флоренс, не представляя, что делать, если кому-то из них вдруг станет плохо. Но Молли, хоть и тяжело, шагала почти наравне с ним, а Флоренс, более хрупкая, чем подруга, старалась не отставать от Льюиса, держась за его руку, смеялась его шуткам и даже старалась отвечать в тон. Иногда на неё накатывала бледность, и тогда они останавливались; девушка отпивала немного воды, переводила дыхание, и четвёрка двигалась дальше.
Впрочем, дорога закончилась быстрее, чем думал каждый из них, и вскоре они, миновав с очередной толпой бродяг рекламный плакат фестиваля с заманчивой надписью «Вдохни девственный воздух», стояли на вершине холма, любуясь окрестностями. А полюбоваться было на что. Дорога делала неожиданный зигзаг влево и полого спускалась по склону, разделяя два необъятных поля и огибая одно из них — чашеобразной формы, засеянное люцерной, расширяющееся вправо и оканчивающееся небольшим, но очень чистым прудом. Сам холм представлял собой нечто вроде естественного амфитеатра, а пруд и пространство перед ним играли роль концертной площадки, на которой до сих пор возводили сцену. Но примечательно было даже не это. Всё поле, все склоны холма-амфитеатра гудели, жили, чернели, пестрели странной для местных обитателей движущейся жизнью. Столько людей нельзя было увидеть ни на одной антивоенной демонстрации или студенческом митинге; Льюис как завсегдатай практически всех рок-фестивалей, начиная с Монтерейского, мог бы поклясться, что столько народа он не видел нигде. Публика напоминала гигантский цыганский табор, среди которого сиротливыми пятнами-грибами беспомощно высилось около трёх десятков палаток, раскиданных по разным концам поля. Стюарт боялся, что вход на фестиваль будет платным, но как только он увидел собравшихся, все сомнения отпали. Ни о каком платном входе и речи не могло идти, и дело было вовсе не в чьём-либо желании или нежелании платить, тем более что в случае с хиппи, среди которых были члены местной фермерской коммуны «Hog farm», это было бы заранее бесполезной идеей. Красноречивее всего об этом вопила поваленная во многих местах проволочная ограда, через которую переступали всё новые и новые толпы прибывших.