Было и ещё одно, над чем Стюарт ломал голову в те мгновения, когда ему всё же удавалось сосредоточиться и хоть немного приглушить поселившиеся в нём пустоту и апатию. Он не мог решить, надо ли делиться в отчёте своими мыслями о Курце. Стюарт почти не сомневался в том, что он имел какое-то отношение к американской армии и, возможно даже, прошёл в своё время через Ирак, как и многие в Кэмп-Бондстиле, однако у него не было ничего, чтобы хоть чем-то подтвердить свои предположения. К тому же его не покидало ощущение, что столь подробное упоминание о Курце бросит тень на армию. Ему казалось, что это каким-то образом зацепит то корпоративное единство, в наличии которого его убедили ещё в бут-кэмпе, и хотя в этом традиционном представлении Курц наверняка был бы тем, кто пошёл против армейского единства, какая-то часть Стюарта всё же отказывалась видеть в нём отщепенца. И он метался между этим представлением и не вписывавшейся в неё трактовкой, не в силах понять, что же из них истина, а что лишь маскируется под неё.
Всё это сплеталось в его сознании плотным серым клубком, расползалось подобно туману и мешало прийти хоть к какому-то мнению. О том же, что творилось в его душе, он предпочитал вообще не думать и, видимо, ещё и поэтому оттягивал составление отчёта. Стюарт страшился того момента, когда ему придётся по-настоящему, не выполняя ничьего задания, остаться наедине с собственными воспоминаниями и в то же время понимал, что этот момент всё равно наступит и на сей раз от него не удастся скрыться, как не удалось убежать от воспоминаний об изнасилованной им на последнем Вудстоке девушке.
Однако время шло, и что-то надо было писать…
Рассел вернулся через три часа. К этому времени Стюарт кое-как справился с отчётом. Ему пришлось упомянуть о лозунге Макговерна — иначе нельзя было объяснить, почему Флоренс сорвалась с места, — но в качестве причины, почему её не удалось удержать, он назвал начавшийся в это время обстрел с другой стороны улицы, на который пришлось отвлечься. О Курце же Стюарт предпочёл вообще ничего не писать, указав на то, что произнесённое им явилось для него полной неожиданностью. В каком-то смысле это и было правдой, однако он знал, что она была неполной. Впрочем, вся правда никому нужна не была, и Стюарт понял это, глядя на капитана: судя по его реакции, отчёт ему понравился.
— Скажите, сэр, — спросил его на прощание Стюарт, — этот случай будут расследовать?
Рассел задумался буквально на полминуты.
— Думаю, да. Си-би-эс вряд ли успокоится вашим отчётом: журналисты любят проводить собственные расследования. Тем более такой благоприятный повод… Мы им этого запретить не сможем, к сожалению, поэтому я предупрежу на всякий случай всех, кто участвовал в операции. Да и с вами они наверняка захотят поговорить, поэтому тоже будьте готовы. Но вы не переживайте, сержант: Армия своих не бросает. Мы не считаем вас виноватым в случившемся и, если возникнут какие-то неприятности, всегда сможем прикрыть. Вы действовали так, как должны были действовать исходя из обстановки, и не ваша вина, что мисс Барнс поддалась на явную провокацию. Вы этого предусмотреть не могли. А пока отдыхайте, приходите в норму. От дневных работ вы освобождены на три дня, включая сегодняшний. Можете поприсутствовать на Дне Сержанта, но как зритель. Ну и своё обещание о преждевременной отставке я не забыл, за это тоже можете быть спокойны.
Стюарт хотел было сказать, что он переживает не об этом, но глянув на капитана, понял, что объяснять ему что-либо бессмысленно, поэтому попрощался и вышел из кабинета — прямо в тот самый момент, наступления которого он так боялся.
Предвестием того, что ему предстояло пережить, стало неожиданное воспоминание, накрывшее его в тот же день поздно вечером. До этого времени он как-то справлялся с тем, чтобы не думать о случившемся, однако уже после отбоя, лёжа и глядя в потолок домика, Стюарт вдруг вспомнил сон, приснившийся ему в ночь перед поездкой на летний фестиваль. Конечно, реальность отличалась от него многими деталями, в том числе и существенными, но общее было настолько разительным и по-пророчески мрачным, что он буквально почувствовал волну холода, прошедшую по телу. «Получается, всё это можно было предотвратить? — мелькнула мысль. — Но как?» — «Рассказать ей правду, — тут же пришёл ответ. — Причём не в коридоре у Рассела, а вот здесь, когда она сидела у тебя на кровати и вы выясняли, кто лучше живёт, да трепались о чём угодно, только не о том, что действительно важно».