— Значит, ты — просто дерево… Феи — цветы, драконы — плоды… А мы — твои муравьи… — произношу я вслух.
— И ты — самый любимый из всех муравьев, — отвечает мне Библиотека голосом, от которого у меня мгновенно учащается дыхание, гулко бьется сердце. Голосом сочащимся магией сексуальности. Голосом Велкалиона.
Убью! Во мне поднимается застилающая глаза алой пеленой волна злости.
— Замолчи! — кричу я.
— Нет, — вкрадчиво отвечает Библиотека. — Ты хотела узнать — ты узнала. Ты хочешь слышать — и слышишь.
— Я не хочу! Не хочу!
— Врешь. Ты хочешь много, очень много, но еще не понимаешь, что можешь получить практически все, если просто поверишь в то, что уже имеешь.
— Чего ты хочешь от меня?.. — я уже не кричу — хриплю и стенаю, с ужасом и стыдом понимая, что мой собственный голос — голос обезумевшей от страсти женщины, вот-вот потеряющей контроль над собой.
— Того же, что и ты, Марта, того же, что и ты. Я всего лишь хочу, чтобы почва моя была плодородна, воздух вокруг — животворен. Я хочу от тебя того же, чего хочу от Велкалиона, от Риоха и Джесси, от Питера и Шеты. Я хочу вашей любви, Марта. Потому что только от вашей любви зацветают мои цветы, множа магию в этом мире. Потому что только ваша любовь поможет мне пробить новые скалы, новые преграды между мирами, пустить новые корни, посеять новые семена жизни и волшебства в иных реальностях…
Она продолжает говорить, увещевать, объяснять, а я пытаюсь вразумить себя, поверить, что со мной говорит само Мироздание, отдавая себя на откуп моим чувствам. Но во мне нет ничего кроме этих чувств, не осталось разума и понимания. Я только слышу голос, волшебный голос самого желанного в мире мужчины. Моего вороного эльфа с близоруким взглядом всевидящих изумрудных глаз. Рассеянного гения с сильными руками и блуждающей улыбкой. С печалью во взгляде. Не простившего. Потерянного для меня. И я зажимаю ладони между коленями, до крови кусаю губы, но нет ничего, кроме пожара в теле и неизбывной боли в сердце.
— Замолчи! — подвываю я сквозь зубы. — Заткнись, пенек трухлявый! Сорняк межмировой! Буратино безмозглый!
И она вдруг обрывает фразу на полуслове, обиженно всхлипывает, так что я ощущаю ее растерянность от моего непонимания, обиду, занозу предательства, что только что сама загнала ей в душу. Если у бесчувственного дерева есть душа.
— Я все же буду надеяться, что ты поймешь, — рыдает она голосом моего возлюбленного.
И все проходит. Только я обнаруживаю себя не в своем убежище, а в кабинете. И в голове моей полная тишина.
Сижу на окраине буковой рощи и рисую луг внизу. Солнечно, а я рисовала этот луг под солнцем уже много раз. Но сегодня есть кое-что, что мне особенно важно запечатлеть. Библиотека, похоже, сменила гнев на милость, я уже чувствую ее, но все же она еще дуется, наказывает меня за срыв, лишая любимых привычных благ Смотрительницы. Поэтому я вздрагиваю, когда слышу над ухом:
— Привет, Марта!
Мой дом не пожелал сообщить мне о госте, а легких эльфийских шагов я не слышала, увлеклась.
— Привет, Зантар! — и тут же удивляюсь: — Ты один? А Где Кант?
— В Сентанене, с Гретхен, — эльф выглядет серьезным и напряженным.
— Что-то случилось? — настораживаюсь я.
Зантар садится по правую руку от меня, срывает травинку, некоторое время жует ее, глядя в даль. Я терпеливо жду.
— Марта, ты согласишься разделить со мной тысячелетие? — выпаливает он вдруг.
— Не-а! — честно отвечаю я.
— Я так и думал, — понуро вздыхает этот дурачок.
— Но ведь попробовать-то стоило, — подбадриваю я его.
— Угу… — не слишком воодушевленно соглашается Зантар. — Вот и Кант так сказал.
— Твой брат — провокатор, — хмурюсь я.
— Нет, — он качает головой. — Он был прав. Марта…
— Что?
— Я, наверное, и не хотел, чтобы ты согласилась.
— Я знаю, — улыбаюсь я.
— И не обижаешься?
— Нет.
— Кант, наверное, тоже знал, — произносит он помолчав. — Потому и посоветовал.
— Не расстраивайся, — я легонько треплю его по голове. — Ты еще встретишь ту, что станет для тебя единственной.
Зантар усмехается и кивает. Потом наклоняется и легонько чмокает меня в щеку.
— А ты, Серебряная леди, уже встретила. Не упусти теперь.
И, прежде чем я успеваю влепить ему затрещину за слишком длинный язык, вскакивает и убегает. Я тихо смеюсь и снова берусь за карандаши. Но успеваю сделать всего лишь несколько штрихов, как слышу и сразу узнаю тяжелую поступь кентаврийского воина.