По мере того как из пропускника выкачивался воздух, распираемые изнутри оболочки скафандров натягивались сильней и сильней, . и если бы не жёсткие каркасы, которые придавали им форму человеческого тела, скафандры раздулись бы, как огромные мешки. Но каркасы хорошо выполняли своё назначение, и хотя давление внутри достигало целой атмосферы, скафандры почти не стесняли свободы движений. При любых положениях рук и ног объём их оставался неизменным, и человеку, шевелясь, не нужно было преодолевать сопротивление сжимаемого воздуха.
Катушки с тонкими тросами, соединявшими космических путешественников с кораблём, были тщательно пристёгнуты к скафандрам, а концы тросов прикреплены к кораблю с помощью особых штепселей-карабинчиков. Тросы были свиты из тонких струн, покрытых изолирующим лаком. По ним с момента присоединения штепселя к проводке пропускался электрический ток, чтобы части троса, попавшие в тень или вытянутые параллельно солнечным лучам, не переохладились под влиянием космического холода и не стали бы хрупкими.
Гнутые, с широким углом обзора смотровые окна в скафандрах были сделаны из тонкого небьющегося стекла, которое поглощало коротковолновую часть солнечного спектра. Ткань была изготовлена из многослойного прорезиненного полотна. Чтобы она сохранила эластичность, внутри между её слоями были заложены изолированные друг от друга обогревательные сетки из тончайшей серебряной проволоки, по которым также пропускался электрический ток.
Миниатюрные аппараты для очистки воздуха в скафандрах точно копировали стационарный аппарат, очищавший воздух в жилых помещениях корабля и основанный на выжигании органических веществ и вымораживании углекислоты.
Радиотелефон позволял путешественникам переговариваться и между собой и с теми, кто находился в кабине, в которой были установлены микрофон и репродуктор. Впрочем, каждый мог по желанию выключать свой телефон, если общий разговор почему-либо мешал.
Когда давление воздуха в пропускной камере упало до тысячных долей атмосферы, Игорь Никитич повернул выключатель, и массивная наружная дверь медленно отошла в сторону, открывая путь в космическую бездну.
Столпившись у выходного отверстия, путешественники с любопытством выглядывали наружу. Каждому было немного не по себе, хотя внешне все старались держаться спокойно. За дверью зияла чёрная немая пустота. Миллионы километров отделяли людей от Земли, которая давно уже превратилась лишь в очень яркую звезду. Заглядывавшее сбоку Солнце сияло на расстоянии ста сорока двух миллионов километров, а немигаюшие, непривычно яркие звёзды были так далеки, что даже мысль останавливалась, бессильная перекинуть, мост через эту чудовищную бездну.
Гале захотелось съёжиться в комочек и спрятаться за широкую спину Белова. Её невесомому телу не грозило падение в пустоту. Но инстинкт заставлял её изо всех сил цепляться за поручни. Сердце томительно ныло, Одно дело из хорошо знакомой, обжитой кабины смотреть в окна на Солнце и звёзды, которые оттуда казались на привычных «земных» расстояниях, и совсем другое — покинуть такую родную оболочку корабля и, оставаясь связанной с ней лишь эфемерной ниточкой троса, устремляться в грозное Ничто.
А тут ещё начался оптический обман, о котором давно предупреждал Константин Степанович: стоило, упустить из поля зрения Солнце, как бесчисленные колючие огоньки звёзд начинали то приближаться, то удаляться.
Гале представилось, будто вся Вселенная сжимается в небольшой чёрный, расшитый разноцветными блёстками шар, внутри которого неподвижно висят «Уран» и какое-го ненастоящее, маленькое, бутафорское Солнце.
В такие моменты Вселенная совсем не казалась ни величественной, ни ужасной. Но стоило пошевелиться, и её границы, захватывая дух, уносились в бесконечность.
Полная нерешимости и страха, Галя висела у выходного отверстия. Громкая команда Игоря Никитича заставила её вздрогнуть.
— Начнём первый урок, — крикнул он и вдруг прыгнул в бездну вперёд головой. — Все за мной! — звучал его голос над самым ухом, тогда как сам он, быстро удаляясь, нёсся уже в доброй полусотне метров от корабля.
Освободив зажим, Галя оттолкнулась и очертя голову понеслась за ним. Её обогнал Иван Тимофеевич, которого она опознала по номеру на скафандре.
Неожиданно телефон донёс крик «колючего геолога»:
— Игорь Никитич, я кувыркаюсь! Что мне делать? — вопил незадачливый профессор.
— То же, что в кабине: вертите руками в сторону, противоположную вашему вращению! — спокойно ответил Белов.
Поравнявшись с Игорем Никитичем, Галя остановилась и, вспомнив уроки, полученные в первые дни путешествия, сделала несколько широких взмахов, которые повернули её лицом к «Урану».
Раздражённо ворча, Синицын медленно приближался. Руки его вертелись, как мельничные крылья. Несколько раз он пытался остановиться, но тут же снова начинал кувыркаться.
Зная, что ничем не может помочь, Галя оставила его вести безнадёжную борьбу с законами механики и с помощью уже усвоенного приёма повернулась к Белову. Тем временем Николай Михайлович подтянулся к кораблю, прикоснувшись к нему, остановил своё вращение и снова оттолкнулся.
Когда все собрались, Игорь Никитич начал тренировку. Следя за ошибками друг друга, космонавты стали разучивать всевозможные повороты. Молодая и гибкая Галя гораздо быстрее, чем остальные, улавливала нужные движения. Это кувырканье было чем-то похоже на фигурное плавание под водой, при котором так трудно ориентироваться в пространстве. Однако здесь повороты давались с ещё большим трудом. Чтобы перевернуться, приходилось делать добрый десяток взмахов. Вертеться можно было как угодно, но одного никак нельзя было добиться: тронуться с места без внешнего толчка.
От непривычных упражнений все очень скоро утомились, и Игорь Никитич объявил передышку. Галя осмотрелась. Освещённый сбоку Солнцем «Уран» был фантастически красив. Его зеркальные поверхности переливались всеми цветами радуги и отбрасывали ослепительные блики. Части корабля, не освещенные Солнцем, сияли нежным пепельным светом, подобно молодой Луне. Те места, куда не падали даже отражённые лучи, терялись на фоне Млечного Пути, который благодаря бесчисленным мелким звёздам, невидимым с Земли сквозь атмосферу, казался сплошным перламутровым облаком.
— Игорь Никитич, — спросила Галя, разглядывая переливавшийся светом корабль, — зачем вам понадобилось делать поверхность «Урана» зеркальной? Что это — прихоть конструктора?
— Разве допустимы прихоти на космическом корабле? «Уран«самый настоящий термос. При полёте в безвоздушном пространстве зеркальная поверхность позволяет сохранять внутри самолёта нормальную температуру даже тогда, когда Солнце нагревает вдвое сильнее, чем вблизи Земли. Вдали от Солнца или в тени планет эта же окраска не даёт кораблю чрезмерно остыть. Зеркало «Урана» — это специальный прочный и жароустойчивый лак. Он не окисляется ни при повышенном содержании кислорода в воздухе, ни при высокой влажности, ни при плюсовой температуре до двухсот пятидесяти градусов. Он предохраняет каркас «Урана» от разрушающего действия атмосферы и света и делает его пригодным для полёта на любую из планет, кроме Меркурия, на котором нет воздуха и в солнечных лучах плавится свинец.
С трудом оторвав взгляд от снявшего корабля, Галя оглядела небо. Белоснежная Венера ещё больше удалилась от Солнца, Земля струила сильный нежно-голубой свет. Почти сливавшаяся с ней Луна казалась золотой искринкой. Не верилось, что эти близкие друг к другу чудесно контрастирующие звёздочки знакомые с детства родные планеты, на одной из которых протекла вся предыдущая жизнь.