На центральном пульте, перед которым, через прозрачную полусферу, всегда сияла карусель звезд, зияла черная пустота. На вертящемся кресле сидела сбитая с толку Даша Кондратьева — худощавая светловолосая девушка в голубом комбинезоне под цвет глаз. Крэнк хорошо знал её старшего брата Сергея, до сих пор не вернувшегося домой после неудавшейся экспедиции на звездолете «Таймыр». Да и с самой Дашей, выпускницей школы космонавтики, был в хороших отношениях. Он не смог отказать ей в рекомендации, когда она запросилась в полет. Девушка и сейчас еще верила, что ей посчастливится встретиться с братом.
— Что произошло, Даша?
— Мы достигли отметки О,99 С, — доложила она. — И с кораблем начало твориться неладное. Показания приборов прыгали, как бешенные, а звезды в иллюминаторе сорвались со своих мест и стали разбегаться. Наверно, следовало бы сбросить скорость. Но я на полную ввела акселератор…
— Что и следовало ожидать, — пробурчал раздосадованный капитан. Но глянул на девушку, в глазах которой стояли слезы, и добавил: — А вообще-то, кто его знает. Твои действия вполне соответствовали поставленным нам задачам.
На пульт вошли потревоженные и взволнованные астронавты. Первый предварительный анализ случившегося сделал старший инженер Штуфф, хладнокровный стокилограммовый увалень с оттопыренными ушами.
— Похоже, мы проколи пространство и время, — предположил он. — Так что сейчас находимся неизвестно где и неизвестно когда. Боюсь, что для наблюдателей с Земли, мы превратились в реликтовое излучение.
Все притихли. Сплошная черная пустота вне корабля не вселяла оптимизма.
5. Авральное совещание
— Друзья мои, — объявил капитан, забыв, что инструкции на общих сборах предписывали язык общения английский. — У нас внештатная ситуация. Но прошу сохранять спокойствие. Пока все важнейшие системы корабля в режиме, жизнеобеспечение в норме.
— А что случилось-то? — спросил один из членов экипажа, проснувшийся после вахты.
— Мы капитально заблудились.
Внимательно слушал капитана компьютерный гуру Табиндранат Магор, превратившийся в каменное изваяние; встревожился инженер-энергетик Кавасабэ Мацубиси, засомневавшийся в том, что снова увидит цветение сакуры; опечалился врач широкого профиля Чжао Линь, вспомнивший родной Тибет… Капитан остановил взгляд на притулившегося в уголку планетоведа Белкова. Как всегда Генрих в неизменных дымчатых очках, комбинезон наглухо застегнут. Высокий лоб взбороздила морщина. Крэнк тотчас припомнил прогноз Клариссы, что с Генрихом ничего особенного не случится. Но ведь тогда можно надеяться, и со всей экспедицией ничего не произойдет!
— Генрих, вы что-то хотели сказать?
Белков отрицательно мотнул головой.
— Я не составил еще своего мнения.
— Це ж мы попали як кур в ощип, — высказался румяный, как крымское яблоко, диетолог Кузьма Прудкогляд, явившийся на общий сбор с колпаком на голове.
— Дозвольте мне слово замолвить! — подал голос структуральный лингвист Рудик Ять, лауреат всемирного конкурса языковедов. Он обслуживал аппаратуру по трансляции самой разнообразной, в том числе неземной речи.
— Говорите… только по существу, — капитан слегка пожал плечами, не понимая, что может дельного сказать лингвист.
— По существу и хочу! — с апломбом объявил Рудик и тряхнул ярко-рыжими кудрями. — Не сомневайтесь, не буду растекаться мысью по древу, сирым волком по земле, шизым орлом под облака.
— Чего сказал? — удивился капитан. Долгое пребывание в Австралии и продолжительные космические полеты отучили его от изысков родной речи.
— В смысле, сразу возьмем быка за рога, — пояснил Ять. — Я хочу привести вам документ из прошлого тысячелетия, описывающий подобный случай.
Он почему-то замолк и притих.
— Ну, что же вы? — поторопил Крэнк. — Продолжайте!
— Извините, я настраиваюсь. Дело в том, что это стихи.
— Сти-хи?
— Да, ритмически организованная речь. Слушайте!
— What? — непонимающе вопросил капитан, хотя английским владел не хуже исконного обитателя Лондона. И Ять выдал то же самое на русском с протяжным московским аканьем.