Новый взрыв хохота был наградой рассказчику. А Константин Степанович как ни в чём не бывало пожелал всем спокойной ночи и пошёл спать.
С этого вечера рассказы старого астронома стали традицией. Он оказался прекрасным, а главное, неистощимым собеседником, и его незамысловатые истории стали лучшим украшением коротких часов вечернего отдыха.
День отлёта всё время казался страшно далёким. Но вдруг совсем неожиданно подкатило двадцать четвёртое марта. Оно промелькнуло в чаду последних сборов. Измученные путешественники еле добрались до своих коек. Их разбудили лучи ласкового весеннего солнышка, проникшие сквозь бронированные озоном окна космического корабля. Галя открыла глаза и осознала невероятное:
«Сегодня двадцать пятое марта!»
Вокруг «Урана» с утра царила суета. В обычно пустынном и спокойном ангаре сегодня был весь обслуживающий персонал. За барьером, ограждающим металлический помост с возвышавшимся на нём «Ураном», стояло несколько незнакомых здесь человек, видимо корреспондентов.
Около полудня стали собираться родственники участников полёта. Первой появилась маленькая сморщенная старушка, жена Николая Михайловича. Она долго не могла взять в толк, что видеть своего Коленьку сможет только через толстое стекло и прощаться им придётся по телефону.
Она долго читала ему наставления, как вести себя в пути, призывала беречь себя и, уходя, украдкой перекрестила мелкими быстрыми движениями корабль и окно кабины, в котором виднелось бледное лицо Синицына.
Вторыми пришли члены семьи Ивана Тимофеевича: ещё не старая жена и взрослая дочь, которая держала на руках подвижного кареглазого мальчугана.
Иван Тимофеевич прощался шумно. Он бранил свою «стару», как в шутку называл жену, кричал ей, чтобы она в его отсутствие не завела себе парубка и не вышла замуж, махал рукой внуку и всё время горевал, что сын Петро не приехал его проводить.
Пока происходила эта сцена, Галя подошла к Белову и тихонько спросил, почему к Николаю Михайловичу не пришли его дети. Игорь Никитич прошептал в ответ, что единственный сын старого профессора в 1942 году ушёл добровольцем на фронт и сложил свою голову на подступах к Сталинграду.
Затем появились родители Максима. Они приехали прямо с аэродрома. Это были пожилые, почтенные люди. Они работали в одном из богатейших совхозов Алтая, куда переселились из-под Сызрани в 1955 году, в период освоения целины. Прощание этих простых людей с сыном, отлетающим в космос, было полно серьёзности, даже торжественности. Они сказали ему несколько скупых напутственных слов и не спеша удалились, оглянувшись только раз, у самых ворот ангара.
Последним пришёл муж Ольги Александровны. К удивлению Гали, ожидавшей увидеть пожилого величественного мужчину, он оказался очень красивым и молодым; вряд ли он был старше жены. Он был певцом, по мнению некоторых, имел неплохой тенор и пел в оперном театре одного из крупнейших областных центров страны, где Ольга Александровна руководила клиникой.
Глядя, с какой преданностью Ольга Александровна смотрит на его холёное лицо и с какой нежностью шлёт ему прощальные слова, полные любви и заботы, Галя почувствовала, что ей .не по себе. Почему, подумала она, в жизни бывают такие парадоксы? Ну, какая он ей пара, этот самовлюблённый хлыщ?
Между тем у окна происходило что-то непонятное. Галя видела «трагическую» жестикуляцию Юрия Модестовича, слышала взволнованные реплики Ольги Александровны, и ей показалось, что он склоняет жену отказаться от участия в космическом рейсе и остаться на Земле, «если она действительно его любит». Галя не хотела верить себе. Ведь то, что он предлагал, значило не больше не меньше, как сорвать экспедицию!
По просьбе Ольги Александровны к телефону подошёл Белов. Он говорил с Юрием Модестовичем безукоризненно вежливо, но так, что этот субъект тут же начал юлить, уверяя, что его не так поняли, и выражая всеми своими телодвижениями нежелание ссориться с Беловым. Так он и ушёл, непрерывно оглядываясь, улыбаясь и кланяясь, как японский шпион из приключенческого фильма, на ходу посылая Ольге Александровне воздушные поцелуи.
На этом прощание кончилось. Константин Степанович был вдов и бездетен. Маша не имела близких родственников, а у Гали и Игоря Никитича родных не было вообще.
Вскоре крыша ангара раскрылась настежь, и металлический помост, на котором стоял корабль, плавно поднялся вверх. Теперь «Уран» стоял как бы на огромном пьедестале. Из окон было видно, как люди, находившиеся сейчас на территории завода, то и дело останавливались и, задирая головы, разглядывали диковинный корабль.
Вокруг корабля нарастала суета. На двух машинах примчалась бригада кинохроники и начала торопливо снимать его со всех сторон. Вскоре село солнце, стало темнеть. С соседних крыш дружно ударили прожекторы. В их лучах «Уран» вспыхнул, как раскалённый алмаз. Казалось, ещё немного, и он растечётся огненными струями.
Около девяти часов вечера подъехало несколько правительственных машин. Начался короткий митинг.
Седеющий усатый мастер-сталевар, скромный паренёк-фрезеровщик, профессор математики и рядовой конструктор — представители всех, кто внёс свой труд, знания и душу в создании чудо-корабля, — взбирались на трибуну и вкладывали в напутственное слово всё, что переполняло сердца... «Летите, дорогие! Летите, соколы нашей Родины, и возвращайтесь с победой! Мы отдали вам воплощённое чудо, созданное нашим трудом. Смело вверяйте ему свои жизни. Пусть будет удачным ваш гордый взлёт. Пусть вознесёт он нашу науку на небывалую высоту! Пусть принесёт нашей Родине новую славу!»
У микрофона в кабине «Урана» вспыхнула контрольная лампочка: слово предоставлялось участникам экспедиции. Все встали. Белов подошёл к микрофону.
— Товарищи! Через несколько минут мы начнём первый в истории человечества, межпланетный перелёт. Перед лицом Родины, посылающей нас разведчиками в космос, мы клянёмся быть мужественными, какие бы испытания нас ни ждали. Мы приложим все силы, всё умение, чтобы во имя счастья человечества проложить путь к другим мирам. До свидания, дорогие друзья!
Белов выключил микрофон. Прожекторы уже потухли. Заводской двор быстро освобождался от людей. Через несколько минут вокруг корабля не осталось ни души.
Максим и Маша спешно отключали проводку, которой «Уран» был соединён с Землёй, и выбрасывали через дезинфекционную камеру ненужный теперь телефон и прочую «земную» аппаратуру. Шторы на окнах закрылись, засияли экранные перископы. Белов, воздушные лётчики и космические штурманы заняли свои места. Остальные легли на раскрытые койки.
— Всё ли готово? — спросил Белов. Получив утвердительный ответ, он опустил руку на рубильник, включавший урановый котёл и управление кораблём, и повернул его до отказа. Рассыпалась сухая дробь включившихся контактов. Осветились щиты управления, ожили в прозрачных футлярах гирокомпасы, зашевелились стрелки приборов.
Белов нажал одну из кнопок на щите. Раздался низкий, воющий звук, который стал быстро повышаться и через несколько секунд перешёл в еле слышный свист, тонкий, как жужжание комара: начали работу гироскопические стабилизаторы полёта.
— Подъём! — скомандовал Белов.
Сидоренко взялся за универсальную рукоятку управления. Страшный грохот потряс корабль. На экранах перископов вспыхнули два огненных кольца, повисших над «Ураном»: это пришли в движение могучие крылья-винты. Корабль быстро поднимался. Внизу клокотала мешанина из пыли и дыма.
Перед Сидоренко вспыхнула надпись: «Горизонтальный полёт!».
Крылья остановились. От их концов протянулись четыре огненные струи.
Галя с инстинктивным страхом ждала момента перехода на горизонтальный полёт, думая, что корабль начнёт проваливаться в воздухе. Но «Уран» только дрогнул, качнулся и ринулся вперёд. Тяжесть возросла. Кабина слегка повернулась относительно своей внешней оболочки. Галя вспомнила, что её пол автоматически устанавливается перпендикулярно к направлению равнодействующей ускорений.