Неожиданно рёв двигателей превратился в скрежещущий вой, точно какие-то гиганты раздирали небосвод, как растянутую парусину. Корабль перешёл звуковой барьер.
Вдруг распахнулись шторы. «Уран» нёсся на огромной высоте, всё ещё продолжая свой стремительный подъём. Залитая лунным светом Земля казалась бесконечной наклонной плоскостью. Галя включила кинокамеру. «Уран» летел на юго-запад, на высоте пятнадцати километров. Освещение в кабине было выключено. Над головой сияла полная, яркая Луна с резко очерченными контурами морей.
В лунном сумраке слабо светились циферблаты приборов да зеленел круглый экран радара. В его нижней части мерцала панорама горизонта, лежащего на курсе корабля.
Стало почти тихо. Стрекотание киноаппарата переплеталось с постукиванием метронома.
Вспыхнула новая надпись: «Перейти на космическое управление!».
«Сдал!» — «Принял!» — одновременно вспыхнули ответные надписи. Стрелка хронометра добегала последние деления до красной черты.
— Ход!
Среди вспыхнувшей перестрелки контакторов возник и разросся протяжный вой гироскопов. Нос корабля стремительно задрался вверх. «Уран» нацелился в зенит... И вдруг Галя почувствовала, как неодолимая сила придавила её к подушке. Она хотела поднять голову, пошевелить рукой, но тело, точно налитое свинцом, отказывалось повиноваться. Главный двигатель начал свою работу. Три миллиона лошадиных сил с ожесточением рвали невидимые узы, которыми старая Гея пыталась удержать своего могучего первенца.
Четверг, двадцать шестого марта 19 ... года был обыкновенным весенним днём.
Шёл предпоследний год семилетки. Страна стояла на трудовой вахте. Радио в этот день передавало обычную программу; правда, в ней было больше, чем обычно, детских передач: наступили школьные каникулы. Жизнь шла своим чередом. И вдруг...
В три часа без пяти минут были включены громкоговорители на улицах и площадях. В эфир полились знакомые и всегда волнующие звуки стеклянных колокольчиков:
«Ши-ро-ка стра-на мо-я род-на-я!».
Одна за другой, услышав чрезвычайные позывные московского радио, настраивались зарубежные станции: как по взмаху дирижёрской палочки, затихал бурный поток неистовых джазовых мелодий, тягучих звуков церковных богослужений, жужжащих воркований политических и спортивных комментаторов.
И когда ровно в три по московскому времени русский диктор произнёс: «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза. Передаём экстренное правительственное сообщение», — миллионы людей на всей необъятной поверхности земного шарa затаили дыхание.
Донецкие мастера угля, уральские сталевары, архангельские лесорубы замерли у репродукторов, боясь вытереть пот, выступивший на разгорячённых лицах.
Матросы на кораблях, скользивших по разнеженным весенним тёплом северным морям или грудью пробивавших себе путь среди пляски осенних штормов на далёком юге, бросили свои обычные дела и столпились в кубриках.
Отдыхавшие после работы докеры Гонконга, ненароком включившие днём радио рабочие Брюсселя кто громко, кто осторожным шепотком спешили передать друг другу:
«Говорит Москва!».
И всё новые и новые миллионы людей склонялись над приёмниками. Сидевший за утренним кофе нью-йоркский бизнесмен, услышав от взволнованного секретаря: «Говорит Москва, экстренное правительственное...» — поперхнулся и, бросив свой завтрак, засеменил к приёмнику, на ходу прижимая рукой занывшее сердце.
— «Говорит Москва!» — и на всех радиостанциях мира включаются звукозаписывающие аппараты, а дежурные журналисты торопливо вынимают блокноты и авторучки.
— «Говорит Москва!» — и весь мир, взволнованный, ожидающий, толпится у репродукторов, боясь шевельнуться, чтобы не упустить ни слова.
Сообщение было кратким, но потрясающим. Правительство Советского Союза извещало мир, что вчера, двадцать пятого марта 19... года, в двадцать два часа тридцать минут по московскому времени советский космический корабль с экипажем, состоящим из восьми человек, отлетел на планету Венеру.
Целью предстоящей экспедиции является разрешение ряда научных проблем, касающихся обитаемости Венеры, условий жизни на её поверхности, её геологического строения, состава атмосферы, а также изучение напряжённости гравитационного и магнитного полей, космических излучений и видимости планет и звёзд из космического пространства.
В заключение напоминалось, что ряд пробных полётов, совершённых вокруг Луны два года назад, закончился вполне удачно и принёс ряд ценных научных данных.
Уже сообщение было трижды повторено, уже давно отзвучал государственный гимн, а люди всё ещё толпились у репродукторов. Они не могли опомниться. Совершенно незнакомые люди поздравляли друг друга, целовались и шумно, как дети, выражали свой восторг.
Весь мир был в смятении.
Радио- и телефонные линии, соединяющие столицы государств земного шара с Москвой, были забиты: редакции газет, иллюстрированных еженедельников просили, требовали, умоляли передать им по фототелеграфу снимки, прислать готовые клише, все хотели знать подробности, факты, цифры.
В типографиях вечерних газет спешно перевёрстывались первые полосы...
Несмотря на парализовавшую движения тяжесть, Галя остро воспринимала каждую мелочь.
Линия горизонта отступала всё дальше к дальше. Казалось, что «Уран» поднимается со дна плоской фосфоресцирующей чаши.
В какой-то момент все звёзды стали ярче — точно с неба медленно сняли вуаль — и засияли новым, колючим, серовато-фиолетовым светом. Несмотря на почти полную Луну, небо стало чёрным, и на нём проступили мельчайшие звёздочки.
— Прошли слой озона! — закричала Маша в микрофон.
Стрелка указателя высоты всё быстрей ползла кверху. Вот она перевалила за черту «200» и стала подбираться к »250».
«Мы уже почти вне атмосферы», — подумала Галя. И, как бы в ответ, нос «Урана» повернулся параллельно Земле. Земля превратилась в вертикальную стену, вершина которой терялась в недосягаемой вышине. «Низ» был по-прежнему под полом кабины, куда всё с той же невероятной силой продолжало тянуть ускорение.
Константин Степанович лежал на раскрытом до горизонтального положения штурманском кресле. В руках у него были зажаты ручки гидравлического управления сервомоторами гироскопов. Он смотрел на приборы и таблицы, расположенные перед ним, и по ним нацеливал корабль на какую-то только ему да Маше ведомую точку неба. Маша контролировала его вычисления, изредка вносила поправки. На случай, если он потеряет сознание от непомерной тяжести, под её ладонями лежали наготове рукоятки дублирующего управления.
Радиопередатчик автоматически передавал на Землю показания основных приборов.
Вспыхнула контрольная лампа. Корабль почти достиг нужной космической скорости. Стрелка спидометра дошла до красной черты.
Вдруг койка стала проваливаться куда-то вниз, и Галя почувствовала, что летит в неизмеримую бездну. Галя знала, что ничего страшного не случилось, просто выключился главный двигатель, и её мозг реагирует на исчезновение тяжести чувством падения. Но тело не подчинялось разуму. С отвратительной болью сокращался в комок и подкатывал к горлу желудок, руки в безотчётном порыве впивались в края койки, накатывала неудержимая тошнота. Голова шла кругом, а корабль всё падал, падал, падал...
Как во сне, она видела, что оба лётчика, держась за поручни, на руках передвигаются к двери, а их тела нелепо болтаются в воздухе. Вот они достигли нижнего отсека, быстро развинтили крепления и включили небольшую лебёдку, на которую Галя раньше не обращала внимания.
— Ход!
Освещённая Луной зеленоватая стена Земли тронулась с места.
Вот она показалась из другого окна, вот она скрылась под полом и через несколько секунд появилась на старом месте.