Эксперименты шли с переменным успехом. Учебник не желал сдвинуться ни на йоту, как Вика ни пыжилась, ни гипнотизировала обложку и ни раздувала от напряжения щеки, а вот с Французовым получалось. Бедолага уже шарахался от "психички Морозовой", словно таракан – от тапка, под взглядом одноклассницы ежился и путался в словах, а затем в один прекрасный день вновь покрылся прыщами. Буквально за пару минут. Факт сомнительной для малолетнего хулигана удачи воодушевил Вику. Она заметила, что порча срослась, когда ее разозлила биологичка, сделавшая Морозовой замечание за невнимательность, и Вика вылила свое раздражение на подвернувшегося Французова. В груди вот только почему-то не потеплело.
И опыты периодически стали получаться. Вика накручивала себя, вызывая ярость, злость или страх, а затем пыталась… совершить нечто. Про себя она называла это колдовством, хотя из фантастической и сказочной литературы знала, что колдуны завывают разные заклинания, варят отвары из дохлых лягушек, змей и прочих гадостей и заставляют людей их пить. И сами пьют. Еще рисуют круги, пентаграммы и даже, вроде, приносят в жертву животных. Впрочем, насчет жертвоприношений Вика уверенности не чувствовала, поскольку читала о них только в одной книжке, и то неинтересной. Несмотря на юный возраст, разницу между своими способностями и колдовством, Морозова понимала, однако называла их именно так. Не волшебством, не магией, не чародейством, а колдовством. Иных терминов вроде волхования, ворожбы или психокинетики Вика тогда еще не ведала.
Справедливости ради, опыты заканчивались не всегда так, как желала юная экспериментаторша. Трижды учебник, вместо того, чтобы воспарить над столом загорался (слава богу, что не на занятиях, а в уютной домашней обстановке), один раз не на шутку перепугав бабушку. Та поначалу решила, что внучка балуется химическими опытами, и лишь много месяцев спустя заподозрила, что далеко не все Викины "фантазии" являются плодом детского воображения. Неоднократно при попытках "колдануть" (некоторые специалисты назвали бы сие пробами левитации и телекинеза) гибли хрупкие и не очень предметы. Чашки, стаканы и банки из-под варенья взрывались, разбивались, расплавлялись – словом, уничтожались самыми жестокими и негуманными способами, запрещенными Женевской конвенцией. А однажды взорвалась даже консервная банка с тушенкой. Вике потом пришлось долго отскребать останки жира и желе с обоев.
Левитировал в лучшем случае один предмет из нескольких десятков, три-четыре разбивались-взрывались, а с остальными вообще ничего не происходило. Как юная "ведьма" не пыжилась и не таращила на них остекленевшие от напряжения глаза.
В школе тоже не все ладилось.
Помимо того, что из-за страшной занятости экспериментами со скрытой силой, вместо пятерок в журнале запестрели тройки, а затем и двойки, еще и наслать порчу толком больше не удавалось. Бывший хулиган и гроза класса Французов увял, Морозову откровенно избегал, бросил озорничать, взялся за учебу, а в шестом классе и вовсе перевелся в другую школу. Другие учащиеся и учителя, очевидно, оказались не столь восприимчивы, и покрываться прыщами не спешили. Также как и лаять по-собачьи, падать без чувств или без памяти в нее влюбляться. Последнее Вика попробовала проделать с объектом поголовного девичьего воздыхания, красавчиком Вовкой Соколовым из восьмого "Б", похожего на Алена Делона, и с географом Мамаем. В первом случае… сами понимаете, по каким причинам, а во втором – чтобы исправить "несправедливо" заработанную пару, неизгладимо обезобразившую дневник. Оба раза безрезультатно.
Вовка и не почесался, а лишь удивленно хмыкнул в сторону пигалицы, которая так беспардонно на него уставилась. Хмыкнул, отвернулся и забыл. А Мамай, в миру известный как Григорий Константинович Мамаев, обрадовался вниманию и вызвал Морозову к доске. Исправлять двойку…
Дневник наряду с журналом украсился еще одним несмываемым пятном позора. Нет, пятно она, конечно, впоследствии свела, без колдовства, при помощи обыкновенного яйца и бритвенного лезвия, но… разочарование осталось.
Все же к пятнадцати годам она вполне освоилась со своими необычными талантами; учебник ходил по струнке, маршировал и взлетал, банки, кружки и тарелки послушно подчинялись мысленным приказам, не взрывались и не падали. Однако с одушевленными объектами не срасталось. Кошки и собаки ходить на задних лапах не желали, люди вместо того, чтобы чихнуть или почесаться в лучшем случае передергивали плечами, а лошадь в зоопарке прядала ушами независимо от потуг Морозовой-младшей. Даже мухи, тараканы и прочие насекомые воздействию не поддавались и ползли-летели по своим "насекомьим" делам, невзирая на перекошенное от натуги Викино лицо. При этом, галстук на шее директора школы или ленточка, привязанная к кошачьей лапе, принимали вертикальную стойку, как говорится, с полпинка.