Филлис справилась со шнурком и молча пошла вперед, но плечи ее подрагивали, а потом с ее носа на рельсы упала большая слеза. Бобби это заметила и, обняв за плечи, спросила:
– Ну, что такое случилось, миленькая?
– Он сказал, я веду себя не по-джентльменски, – перемежала слова со всхлипами Филлис. – А я вот ни разу еще не сказала ему, что он ведет себя не как леди, даже когда он мою любимую куклу Кларинду привязал к дровам и сжег на костре, как святую во времена инквизиции.
И ведь она говорила правду: Питер два года назад действительно совершил этот акт вандализма!
– Но ты ведь первая… Ну, сама начала… Про уголь и все такое прочее, – справедливости ради отметила Бобби. – Знаешь, мне кажется, вам обоим лучше бы просто считать, что с тех пор, как мы помахали Зеленому Дракону, вы вообще ничего друг другу не говорили. Тогда честь никого из вас не будет задета.
– Я согласна, если он тоже согласен, – шмыгнула носом Филлис.
– Ну ладно, согласен, – сменил гнев на милость Питер. – Честь не задета. А если ты потеряла платок, то возьми вот мой. Не понимаю, что только ты с ними делаешь?
– Последний я, между прочим, тебе отдала, чтобы ты привязал им дверь кроличьей клетки! – накатила опять на Филлис волна возмущения. – Правильно в одной книжке написано: неблагодарные дети хуже, чем змеи!
– Ну хорошо, хорошо, извини, виноват, – хотелось теперь как можно скорее унять ее Питеру. – Теперь, наконец, мы можем идти?
И они дошли до станции, где провели замечательные два часа в обществе носильщика. Человеком он оказался достойным, крайне контактным и совершенно не уставал отвечать на вопросы со словами «почему», которые так раздражают обычно взрослых людей, занимающих более высокое положение в обществе.
Он перед ними раскрыл целый мир, о котором они раньше даже и представления не имели. Кто, например, из них мог подумать, что стык вагонов называется сцепкой, а рычаги, нависающие над ними, как змеи, существуют не просто так, а для экстренной остановки поезда.
Говорил носильщик о поездах столь нежно и уважительно, словно были они не просто конструкциями из металла и дерева, а живыми и симпатичными существами, и дети начали относиться к ним так же.
– Вот он, сердешный, бежит во всю прыть, торопится, – объяснял им их собеседник, как действуют эти «змеи». – А за рычаг если дернуть, он враз остановится. Такие же штуки есть и внутри вагонов. Да вы, верно, сами видали. Возле них еще надпись есть: «За необоснованное применение – штраф пять фунтов». Потому как вы дернули, может, необоснованно, а поезд-то все равно встал.
– А если дернуть обоснованно? – поинтересовалась Роберта.
– Тоже, конечно, встанет, – ответил носильщик. – Но это же если кто, например, в вагоне дал дуба или еще чего нехорошее там случилось, ну, вроде того, что вас кто-то убить собирается. Вот ехала одна старая леди. Кто-то из пассажиров в шутку ее убедил, что по стоп-крану можно в вагон-ресторан позвонить. А леди сильно проголодалась и тут же за рычажок дернула. Поезд остановился как вкопанный. К ним в вагон прибежал проводник, который уж, бедный, думал, что кто-то в вагоне доживает свои последние минуты. А старая леди ему и скажи: «Ох, пожалуйста, мистер, доставьте мне прямо в купе булочку и стаканчик крепкого портера». И поезд из-за нее опоздал на целых семь минут.
– И что проводник сказал старой леди? – интересно было узнать Питеру.
– Сам-то я не присутствовал, – отозвался носильщик, – но, полагаю, что слов было много, и все такие, что старая леди не скоро забудет.
Это была потрясающая беседа, и время за ней летело слишком уж быстро.
Несколько раз им являлся из своего святилища позади билетных касс сам начальник станции, и был он с ними очень приветлив.
– Будто с углем вообще ничего не случилось, – шепнула Филлис сестре.
Начальник вручил каждому из троих детей по апельсину и с торжественным видом дал обещание как-нибудь, когда будет не очень занят, сводить их в сигнальную будку.
Пока они были на станции, на ней останавливалось несколько поездов, и Питер сделал открытие, что на каждом из паровозов, как в городе на кебах, имеется номер. Он поделился своим наблюдением с носильщиком.
– Ясное дело, – покивал тот. – Это ж у них наподобие как у нас с вами имя. Знавал я одного молодого джентльмена. Вот ему паровоз повстречается, он его имя мигом себе и запишет в зеленый кожаный блокнотик с серебряными уголками. Папаша-то у него процветал по части оптовой торговли всякими разными канцтоварами.