Я после того случая сбежала. До одиннадцати лет по подвалам и помойкам скиталась. Подворовывать начала, надо было себя как-то прокормить. Жрать я хотела постоянно, наголодалась еще при живых родителях. Ну и поймали меня однажды, притащили в детскую комнату милиции, там всю подноготную подняли и сюда определили.
Алиса понимала, но молчала. В интернат никто не попадал от хорошей жизни. И жалобы Нины не вызывали у нее никакого сочувствия. Саму историю она слышала сотню раз, но Нину не перебивала, знала – той нужно выговориться.
– Шухер! Горгулья! – Нина так резко потянула Алису вниз, что та не удержалась и упала на пол, больно ударившись коленкой. Еще и занозу, кажется, посадила.
Эта часть здания была давно заброшена. Когда-то здесь начинали делать ремонт, но то ли денег не хватило, то ли еще по какой причине, но все работы прекратились и вход в крыло заколотили досками. Воспитанникам строжайше запретили даже приближаться к закрытому помещению. Правда, со временем любопытные мальчишки оторвали доски и все же проникли на запретную территорию. Но ничего интересного не обнаружили: на полу необструганные доски, по двум сторонам коридора несколько распахнутых дверей, за которыми располагались точно такие же комнаты, как и в противоположном крыле, только неблагоустроенные, заваленные строительным мусором и битым стеклом. Второй раз ремонт затеяли год назад и ничем хорошим это не закончилось.
– Ты придурочная? – Алиса зашипела от боли. – Силы рассчитывать нужно!
– Там Горгулья внизу, – пошла в контрнаступление Усатова. – Если увидит нас здесь, в карцер засунет. Тебе оно надо?
Алиса замотала головой. О карцере в интернате рассказывали шепотом, после отбоя вместо страшилок. С каждым разом истории обрастали новыми подробностями – одна кровожаднее другой. И лишь Алиса точно знала, что в карцере очень холодно. Там нет окон, и когда за тобой закрывают дверь, комната погружается в полную темноту, наполненную жуткими звуками, шорохами и едва различимыми голосами.
Однажды она рискнула рассказать об этом в своей группе, но ее тут же подняли на смех.
– Хватит сочинять, Маркина! – дразнил ее Колька Верещагин: задира и драчун. – Ты даже близко к карцеру не подойдешь, сразу в трусы надуешь.
Дети обидно хохотали и тыкали пальцами. Девочка не выдержала и бросилась на Кольку с кулаками. Он даже не успел среагировать, когда щуплая Алиса повалила его на пол и принялась хлестать по щекам ладошками.
– Такая же психованная, как твой полоумный брат! – кричал Колька, размазывая по лицу слезы и сопли, пока воспитатель оттаскивала от него брыкающуюся девочку. – Тебе самое место с ним в психушке! Собака бешеная!
Кольку вскоре перевели в другой интернат, а остальные воспитанники, ставшие свидетелями драки, присмирели и не рисковали вступать в конфликт с Алисой. С ней вообще никто не хотел больше общаться, кроме приставучей Нинки.
– Чего застыла, Маркина? Вроде нет никого. Пойдем. – Нина выглянула в общий коридор и махнула рукой, приглашая следовать за ней. – Горгулья вернется, скажем, что сами ее давно дожидаемся.
Алиса почувствовала что-то вроде благодарности к громкой и неуклюжей Усатовой, даже улыбнуться попробовала, только Нинка уже повернулась к ней спиной и ничего не увидела. Может, оно и к лучшему.
Кабинет директрисы интерната Галины Георгиевны не был заперт, но девочки замерли возле и не решались войти.
– Вот что, Алиска, – напутствовала Нина, – ты давай успокойся, не съест же она тебя в конце концов. Если что, я рядом, кричи.
Слова поддержки были совершенно бесполезными. Кто она против разъяренной Горгульи? Пустое место. У Алисы дрожали коленки, бурлило в животе и, кажется, начинало тошнить. А подлая Нинка еще взяла и постучала в дверь. Сама же уселась на стул и неумело перекрестила воздух перед застывшей Алисой. Ну точно придурочная!
– Здрасте, – почти шепотом сказала Алиса, шагнув и увидев в кабинете милиционера вместо директрисы.
Милиционер сидел возле стола Горгульи, на коленях у него лежала синяя папка, а на ней фуражка с блестящим гербом.
– Проходи, Алиса. – Милиционер встал, заметив попытку девочки покинуть помещение. – Ты ведь Алиса?
Она кивнула, чувствуя, как пол уплывает из-под ног. Время словно повернулось вспять, и вот она стоит в том же кабинете ровно год назад, и точно такой же милиционер задает вопросы, которые превращают кровь в колючие льдинки. Календарь на стене упрямо твердил: она заблуждается! Но Алиса не верила календарю, боялась повторения прошлого.