- Они все здесь, - радовался Старик. - Все звери, и птицы тоже, наверное. И я здесь, и ты. Горилла...
В глазах Гориллы стояли слезы: слезы сожаления о том, чего он должен расстаться со Стариком, и о том, что глаза Старика видят то, что он видеть не может.
Болезнь, поражающая глаза тех, кто проводит дни, охотясь на снежных равнинах, называется засветкой. После долгих дней, проведенных среди слепящей белизны, в конце концов наступает такой момент, когда не нужно щуриться от яркого света, потому что глаза полностью к нему приспособились.
Горилле было пятнадцать, когда голубое небо стало серебряным, а красные шпили церквей - черными.
Вздрогнув, он поглядел вокруг - на открытую землю, даже более грозную в своей черноте, чем бесконечный белый снег. Над ним раскачивались и тянулись к нему изможденные угольно-черные силуэты деревьев, шуршали, пытались схватить, иногда роняли изъязвленный лист.
Может, когда-нибудь... - обещал он себе. Может быть, в один прекрасный день у него будет более серьезная причина остаться здесь, чем прихоть старого человека. Может, когда-нибудь он сможет разделить новизну с кем-нибудь, для кого это также будет новым, - а не с незнакомой девушкой из-за холмов, которая все это уже видела и будет, пожалуй, смеяться над его тревогами.
Они появились на вершине холма - целая группа, наблюдающая за двумя у края снегов. Они прокричали приветствие. Горилла и Старик услышали и ответили. Горилла тогда почти что потерял решимость - почти. Потом Старик сидел на корточках на снегу и глядел на него со странным выражением на своем козлином лице. Группа приблизилась, они улыбались - Старику, не Горилле. Они пересекли пятно неглубокого снега, не оставив следов.
Горилла развернул лодку, туго натянул шкот, выбирая его по мере того, как судно наклонялось под ветром. Он торопился набрать скорость, пока одиночество не заставило его переменить намерение.
Старика тронули за плечо. Он повернулся и увидел приятные человеческие лица.
- О чем ты плачешь. Старик? - спросила женщина средних лет, полная, умиротворенно-добродушная. - Разве не здесь тебе хотелось бы жить? Пойдем с нами в деревню, и тебе найдется что-нибудь поесть. Ты, наверное, голоден с дороги. Ты издалека?
Болтая, они увели его от снегов...
- Так и знала, что у тебя не хватит пороху, - сказала Кокарда. Перетрусит, думаю, и вернется. Куда ты дел Старика? Бросил по дороге? Вот и хорошо.
Горилла пристально смотрел на нее и на Прутика. Он ожидал найти их тут, но не думал, что будет так рад этому. Он не говорил ничего, сидел у огня и грелся, чтобы освободиться от снега, набившегося в складки одежды. Над головой послышался шорох; он поднял глаза.
- Горилла! - Морг с трудом выбирался из щели между балкой и крышей. Иди сюда, посмотри. Думаю, здесь можно сделать галерею вокруг крыши. Если пробить еще дыры, мы будем держать под обстрелом всю равнину. - Он улыбался, до глупости довольный собой и возвращением Гориллы.
Позже Горилла спросил:
- А ты думал, что я вернусь?
Морг смотрел в другую сторону.
- Ты и не уходил. Давай считать, что никогда не уходил, ладно?
- Я думал, что ты погиб, ты знаешь об этом?
- Кокарда тоже так считала. А знаешь, по-моему, она обрадовалась, что я оказался жив. Впрочем, теперь она уже стала такой, как всегда.
- Она не такая уж плохая, - сказал Горилла. - Возможно, все мы не так уж плохи. Только когда Старик рассказывал о старых добрых временах, мне начинало казаться, что мы только и делаем, что ругаемся.
- Мы действительно все время ругались. Боюсь, Старик помнит только самое хорошее.
- Ты задумывался когда-нибудь, сколько ему лет? - спросил Горилла. Сколько же ему должно быть, если он все это помнит?
- Память у него хорошая, - согласился Морг, воздерживаясь от упоминания о своих подозрениях по поводу Стариковой фантазии.
5
Вечера вокруг костра стали теперь тихими, почти нудными. Лежа или сидя на полу, члены маленькой группы вглядывались в тлеющие угли, изредка переговариваясь. Лишенные рассказов Старика, которые прежде давали пищу их воображению, люди сделались скучными и вялыми. Наступило время, когда Лап было мало, и иногда по утрам Горилла с трудом находил в себе силы, чтобы влезть в пальто и перчатки и выбраться наружу, к ожидающей его снежной лодке. Вечерами, когда он возвращался, усталый и с пустыми руками, даже у Кокарды не хватало духу его попрекать.
- Сейчас, когда тихо, опаснее всего, - высказался однажды вечером Морг, потягивая "Тио Пепе" из бутылки, которую обнаружил в расколотом на щепки письменном столе.
Кокарда проглотила приманку.
- Наоборот, сейчас безопасно. Ловцы мяса уже давно не показываются.
- Они просто выжидают. А сейчас они голодные, потому что Лапы ушли на юг. - Морг преувеличенно вздрогнул и указал наверх. - Что это?
- Где? - Горилла, в одежде, от которой шел пар, уже был на ногах.
- Там, наверху. Чье-то лицо заглянуло в дыру на крыше!
Прутик тоже вскочил на ноги.
- О Боже, я видел его. Огромное, чудовищное! С красными глазами!
Кокарда, уже на полпути к спуску в кладовку, волокла свою постель.
- Я ухожу отсюда. Если вы думаете, что я буду сидеть и ждать, пока меня съедят заживо, вы сошли с ума. Прутик, идем, если ты еще не растерял остатки соображения.
- Иду!
Горилла выстрелил в направлении отверстия. Вниз посыпались пыль и дохлые насекомые.
- Постой, Горилла, - заговорил Морг, продолжая лежать. - Подожди. Я ошибся. Извини меня. Это могло случиться с кем угодно.
- То есть наверху никого не было?
- Нет, конечно. - Морг осторожно рыгнул, вытер рот тыльной стороной ладони. - Но могло быть. Об этом я вам и говорю. Было время, когда нас не застали бы врасплох.
Снизу появилась разъяренная Кокарда.
- Мог бы подумать, прежде чем так меня пугать, бездельник несчастный!
- Наверное, ты прав, Морг.
- Я уверен, что видел что-то такое.
- Так как же, Горилла? Если мы собираемся здесь оставаться, надо начинать укреплять оборону прямо сейчас.
- Совершенно верно, Морг. - Кокарда по своему обыкновению мгновенно переметнулась в другой лагерь. - Разумеется, Горилла должен был об этом подумать, но он уже никуда не годится. Защищать женщин - ваше мужское дело. Так поступали в старину пещерные люди, мне Старик рассказывал.
- Он и это помнит?
- Он описывал все так хорошо, будто помнил. У них были костры у входа, чтобы отгонять львов и волков, так он говорил. И еще они наваливали снаружи камни, чтобы сделать проход узким, так что лев или слон не могли пролезть.
- Когда же он это рассказывал? - спросил Прутик.
- Ну, ты же не всегда жил здесь, любовничек...
Компания снова стала беззаботной; Кокарда и Прутик растянулись на полу. Горилла прислонил винтовку к стене и присоединился к ним. Морг смотрел на них и посмеивался, вспоминая, какое выражение было на лице у Прутика, когда тот вообразил себе, что видит лицо в отверстии. Голос Кокарды продолжал монотонно излагать байку о доисторических людях, и в колокольне было, как раньше, когда Старик рассказывал свои истории.
Удивительно, как живо Кокарда говорит, думал Морг, будто она побывала там сама - в первобытной пещере, где перед входом трепетал огонь, а вокруг него играли одетые в шкуры дети. А потом возвращались мужчины, и темнота сгущалась. Охота было успешной. Вождь Йок принес оленя, перекинутого через плечо, и сбросил его на траву; туша упала с глухим стуком, голова качнулась в сторону, все еще открытые глаза отразили блеск костра...
Морг встряхнулся. Он находился в колокольне, и Кокарда рассказывала историю. Как-то вышло, что о его предложении укрепить их крепость забыли. Мрог вздохнул. Так часто случалось.
Он откинулся назад, закрыл глаза и продолжал слушать Кокарду.
- Хорошо у меня получилось, верно, Прутик?
- Ты была просто великолепна. Прямо будто Старик вернулся обратно.