Тяжелая рука сжимает ее плечо. Йорунн вздрагивает и смотрит через плечо. Ульф слегка склоняется к ней, выдыхает тихо:
– Если хотите что-то сказать, моя кюна, то я позабочусь о том, чтобы они услышали.
Только вот она вовсе не хочет ничего говорить. Признаться, даже не знает кюна, что сказать должна, чтобы ее послушали. Каждому ведомо, что не играет особой роли ее слово, что не послушают они ее.
Успокоить и усмирить их может только конунг. Но сейчас у кюны нет права на слабость. Поэтому, согласно кивнув головой, она отвечает:
– Да. Я хочу, чтобы они услышали меня.
Он лишь кивает ей, после чего убирает руку с хрупкого женского плеча. Йорунн поднимает на него взгляд голубых глаз, наблюдая за тем, как Ульф, вскинув вверх обе руки, привлекает к себе внимание собравшихся. Когда этого оказывается недостаточно, воин, вдохнув поглубже, восклицает громогласно:
– ТИШИНА!
Ярлы и их воины затихают, и Йорунн слышит, как трещит пламя, пляшущее на факелах. Не вспомнить ей, когда в последний раз в стенах Великого Чертога было столь тихо. С той поры, как Ганнар принес из набега весть о гибели их дочери, споры и распри не умолкают, грозя пролиться кровью, которая окрасит в алый цвет своды священного этого дома. Если где и быть душам погибших богов, то лишь за столами Великого Чертога. Они и сейчас наблюдают за ними черными провалами глазниц, молчаливые и безучастные.
Лишь владычица Хель пирует в своем царстве, ожидая на своем пороге каждого из них. Теперь, когда нет пути ни в Вальхаллу, ни в Фолькванг, всем погибшим прямая дорога в Хельхейм.
Йорунн устала столь сильно, что все мысли ее лишь о смерти.
Ульф же, дождавшись абсолютной тишины, обращается к братьям своим по оружию:
– Что же галдите вы, словно падальщики, пирующие на поле боя? Ваша кюна желает держать слово, так слушайте ее!
И, обернувшись к Йорунн, воин жестом предлагает ей подойти ближе, склоняясь пред ней в легком поклоне:
– Прошу, моя кюна.
Страх вновь касается холодными пальцами ее сердца, скользнув холодком по хребту вверх, до самых лопаток. Все внутри нее кричит о том, что нужно бежать, спрятаться, стать вновь маленькой девочкой, которая спасалась от кошмаров на коленях отца. В то светлое время казалось ей, что отец сможет защитить от любой напасти. Что нет в мире воина смелее и отважнее, чем он. Думала ли Ренэйст так о собственном отце? Ощущала ли себя в безопасности, будучи подле Ганнара?
Хоть один из их детей был счастлив?
Поднимается Йорунн с трона, складывая руки перед собой, и подходит ближе к Ульфу, встав перед ликом разъяренной толпы. Дай им волю – они ее разорвут. Йорунн расправляет плечи, выпрямляет спину, силясь выглядеть спокойно и царственно. Такой должна быть кюна. Правительница, которая знает, что она делает, не может показывать свой страх. У нее его попросту быть не может.
Сотни глаз смотрят на нее, выжидают. Дикие звери перед ней, а не люди. Оступится – и разорвут ее на части, без жалости и сожаления.
Так ли себя чувствует правитель? Такие взгляды ощущает на себе конунг?
Дрожащие пальцы стискивают ткань тяжелой темно-синей юбки. Никто ее страха увидеть не должен, но Йорунн знает – они видят. Если не все, то те, от кого она обязана свою слабость скрыть, уж точно все замечают.
– Благодарю, Ульф, – обращается кюна к нему, слегка скосив взгляд, держа голову гордо поднятой.
Бурый кивает в ответ, после чего отходит на шаг, становится за ее плечом. Несмотря на незримое его присутствие и поддержку, Йорунн не ощущает себя в безопасности. Уголки ее плотно сжатых губ слегка дрожат, выдавая волнение.
– Воины Одина, – обращается к собравшимся кюна, обведя толпу пред собой взглядом. – Мне ведомо, сколь все вы разгневаны. Кончина моего мужа и дочери стала для всех нас тяжелым ударом, но мы не можем позволить тяжбам создать раздор меж нами. Все мы едины под светом Луны, на каждого из нас падает ее свет. В наших силах не позволить пролиться крови невинных, потому я призываю каждого усмирить свой гнев. Нам нужен правитель, тот, кто поведет за собой наш народ. И каждому из вас ведомо, что у Ганнара Покорителя есть сын, способный унаследовать его трон.
Одно лишь упоминание о Витарре заставляет непокорных мужей разразиться новой гневной бранью. Одни выкрикивают слова поддержки, желая, чтобы власть осталась в руках рода Волка, другие же проклинают Братоубийцу, требуя поддержать Хакона.