Как может солнцерожденный смотреть на нее глазами Витарра?
– И что ты предлагаешь?! – кричит он, взмахнув руками. – Остаться здесь и ждать? Я должен помочь моему народу, я…
Он пахнет отчаянием и страхом. Такой же потерянный, как и она сама, Радомир совершенно не знает, что ему нужно делать. Груз ответственности давит на его плечи, душит, склоняя к земле, а гордость не позволяет увидеть, какой путь может быть правильным. Все больше напоминает он ей старшего брата, пострадавшего от чужой жестокости. Сложно представить, какой была его жизнь на родных берегах, но Ренэйст понимает одно – от него требуют ничуть не меньше, чем от нее самой. Чужие ожидания приносят боль, лишают собственной воли.
Ее пугает то, как сильно они похожи.
Ренэйст хватается за его плечи, сжимая пальцами все еще влажную от океанской воды ткань разорванной рубахи. Ведун дергается, как обожженный, старается вырваться из ее хватки, но она держит крепко. Ждет, когда Радомир успокоится, когда посмотрит в глаза, и пытается унять сердце, в испуге бьющееся о собственные ребра.
Ведун успокаивается не сразу. Ренэйст видит, как его ладони алеют, словно бы нагреваются, как угли в очаге, но его сил недостаточно, чтобы разжечь настоящее пламя. Его движения становятся вялыми, но взгляд пылает лишь ярче – собственное бессилие его невероятно злит. Радомир молчит, ждет, и больше тянуть нельзя. У них не так много времени.
– Помоги мне вернуться домой, – устало шепчет Белолунная, вглядываясь в его глаза, желая видеть его реакцию на горькую ее просьбу. – Без тебя я не справлюсь, как и ты без меня. У нас нет иного выбора, кроме как объединиться для достижения наших целей.
Он ведь и сам понимает это, не так ли?
Радомир смотрит с недоверием, но вырваться не пытается. По выражению его лица невозможно сказать, о чем он думает, что собирается сказать. В равной мере она ожидает как того, что через мгновение опрокинет ведун ее на песок, стиснет руками шею и начнет топить в прибрежных водах до тех пор, пока не перестанет цепляться за жизнь, как и того, что сам попросит о помощи. Непредсказуемость его натуры лишь усложняет их и без того шаткое положение, лишает Ренэйст возможности видеть хотя бы на шаг вперед.
Сжимает ладонями ее локти, неосознанно опираясь; поврежденная нога не может выдержать вес его тела. Ренэйст придерживает его, пусть и старается делать это не столь явно. Уж не из тех ведун, кто принимает чужую помощь, признавая безболезненно свою слабость. Хмурится он, скалит зубы и, наконец, говорит:
– Хочешь объединиться? Заполучить мое доверие, сделав себе соратником? Откуда мне знать, что, едва мы ступим на землю Луны, ты не закуешь меня в кандалы или не бросишь умирать?
И все же он не так прост, как может показаться. Ведун хочет обезопасить себя, быть уверенным в том, что по окончании путешествия ему ничего не будет угрожать. Ему нужны доказательства. Вовсе не удивительно, ведь они все еще остаются врагами. Если бы не острая необходимость, то Волчица бы и сама не стала ему верить.
Не то чтобы сейчас она верит ему. Но у них нет другого выбора.
Ведун хочет знать, что она выполнит условия их соглашения. У Ренэйст есть только один способ убедить его в своих словах.
– Тогда побратайся со мной.
Изумленный, ведун ни слова не успевает сказать, даже осмыслить сказанное ей не может. Не верит, что северянка может быть серьезна в подобном желании. Кто по доброй воле повяжет себя кровью с врагом? Связь эта нерушима, не может воин причинить зло своему побратиму. Обряд свяжет им обоим руки, но в то же время обезопасит от предательства.
Решимость в холодных глазах кажется ведуну непоколебимой. Завораживающее зрелище, лишающее дара речи.
Поджав губы, недовольная его промедлением, конунгова дочь выхватывает из голенища сапога нож и одним движением вскрывает кожу на ладони острым лезвием. Алая кровь капает на золотистый песок, исчезая вместе с волной. Смотря в глаза ведуна, северянка твердо произносит:
– Я, Ренэйст из рода Волка, дочь Ганнара конунга, правителя Чертога Зимы, властителя земель моего народа, связываю себя с тобой узами побратимства. Клянусь беречь жизнь твою, как свою собственную, делить хлеб и кров, как делят с братом, и призываю богиню Вар в свидетельницы моего обета.