Папа умер два года назад. И я до сих пор не мог дотронуться до урны.
– Обед просто бомбический, Дорис. – Фрэнк перевел взгляд на сыновей. – Скажите, мальчики, еда просто шик!
Клинт прокашлялся:
– Да, пап, точно.
Кори хмыкнул и кивнул.
– И как у тебя получается, что эти… – Фрэнк ткнул в картофелину, подыскивая слова. – Хрустящие кусочки… и пряности… как ты делаешь их такими…
– Хрустящими и пряными? – спросила мама.
Фрэнк рассмеялся, склонился к ней и чмокнул в щеку. Его рука под столом дернулась в ее направлении. Я поперхнулся, каким-то чудом не скончавшись прямо на месте.
– Честное слово, с картошкой я ничего не делала. Но я с радостью передам твои восторги повару с фабрики замороженной картошки. Я собиралась сделать свою знаменитую лазанью, но кое-кто забыл купить прошутто.
Она устремила взгляд на меня.
– Ага, – сказал я, прочистив горло. – Прощения прошу. Я вообразил лицо Стоической Красавицы и твердо знал, что никакого прощения я не прошу, совсем, ни капельки.
– Я мог бы купить прошутто по пути из суда, солнышко. – Фрэнк нагреб себе на тарелку стручковой фасоли.
Фрэнк любил говорить про суд. Суд то, суд это. Разговоры о суде делали бойфренда Фрэнка в собственных глазах Фрэнком-Суперскаковой-Лошадью.
Но на самом деле он был больше похож на французского пуделя.
– На самом деле я даже позвонил узнать, не нужно ли тебе чего, но ты не ответила. Я бы оставил сообщение, но…
– Знаю, знаю.
– Кое-кто по совершенно необъяснимой причине отказывается чистить голосовую почту.
– Знаю, – ответила мама, широко улыбаясь. – Вот сегодня этим и займусь. Хорошо?
Фрэнк склонился к ней и зашептал:
– Сегодня ты точно этим займешься.
– Фу, пап, – сказал Клинт.
Кори поперхнулся и потряс головой.
Я глотнул газировки, размышляя, а что случится, если я сейчас перегнусь через стол и влеплю бойфренду Фрэнку пощечину.
Фрэнк был полной противоположностью папе: элегантный, успешный, с пышной шевелюрой. Совершенно неспособный на тонкость чувств. Он был громогласным, пожирающим стручковую фасоль юристом и неизменно ходил в костюме. Я ни разу не видел его в чем-либо еще. Наверно, он просто влюблен в костюмы. И наверно, в этом нет ничего особо значительного, но мне это было важно. Папа часто ходил в магазин в пижамных штанах.
Да и я тоже из таких.
– Ну, ребята, – сказала мама, – как поживает ваша группа?
– Хм… – Клинт быстро кинул взгляд на отца. – Ну это. Хорошо, миссис Бенуччи. Правда, хм, хорошо. Так, Кори? – Он пихнул брата локтем под ребра. Кори тут же перестал жевать и сосредоточился на хмыканье и кивках.
Фрэнк положил на тарелку третью порцию фасоли.
Мда уж. В фасоль он, видимо, тоже влюблен.
– Вот и отлично, – сказала мама. – Может, вскоре мы услышим что-нибудь из вашего? Ну, вроде концерта. Ты согласен, а, Вик?
Я поднял свой тонкостенный стакан в ироническом тосте, опустошил его до дна и поднялся.
– Ты куда? – спросила мама.
– Возьму еще газировки.
Клинт кинул вилку на тарелку, встал и схватил мой пустой стакан.
– Я налью. – И он скрылся на кухне, оставив нас недоумевать, что же, черт возьми, только что произошло.
Клинт редко вызывался кому-то помогать, а уж особенно мне.
– Как мило с его стороны, – засияла мама.
– Он очень милый пацан, – сказал Фрэнк с набитым ртом. Я мысленно прошелся по списку неопределяемых ядов, которые можно найти у нас на кухне. Чего-то такого, что Клинт сможет подбросить мне в напиток. Он вернулся через минуту, поставил передо мной бокал и сел на свое место, не говоря ни слова. Мама продолжила говорить. Что-то насчет того, как она счастлива, что мы все хорошо ладим. Я не особо прислушивался. Меня больше занимал тот факт, что Клинт заменил мой стакан папиным любимым пивным бокалом с логотипом «Метс». Бокал был из толстого стекла, а значит, я почти наверняка пролью на себя газировку, пока буду пить.
– У Клинта и Кори особые отношения, – сказал Фрэнк. – Особенно если вспомнить, что они погодки. Даже одеждой меняются.
Я обхватил бокал, но поднимать не стал.
– Что-то случилось? – с едва заметной улыбкой спросил Клинт.
Кори хмыкнул, кивнул, прожевал кусок.
Клинт с Кори предпочитали гадить исподтишка. Они не смеялись над моим лицом, как обычные дети. Они понимали: чтобы боль длилась дольше, нужно докопаться до ее оснований.