— Вам двоим просто очень-очень нужно потрахаться, чтобы избавиться от этого напряжения. Сейчас же, — она пьяно хихикает мне в ухо.
Я качаю головой и продолжаю идти с ней на буксире к черному выходу и далее к шикарной белой "Ауди" Грейсона, фары которой вспыхивают при нашем приближении.
— Залезай, — фыркает Грейсон, проносясь мимо и открывая пассажирскую и заднюю двери.
Он поворачивается к нам и нежно убирает волосы с моего лица.
— А ты. На пассажирское сиденье, — требует он и уходит.
Он почти заставляет меня почувствовать себя опустошенной без его близости. Сиенна хихикает, проскальзывая на заднее сиденье машины, оставляя меня пялиться на открытую дверь передо мной. Почему я чувствую, что это действительно плохая идея?
Двигатель работает бесшумно. Грейсон так сильно сжимает руль, что белеют костяшки пальцев.
Как только мы приезжаем, Келлер открывает дверцу машины и вытаскивает уже спящую Сиенну.
— Спасибо, что привез ее домой. Повеселитесь, вы двое, — он усмехается.
Мои веки начинают слипаться. С жаром, обжигающим лицо, мне действительно трудно оставаться в сознании. Я кладу голову на ладони и прислоняюсь к прохладному окну машины.
— Солнышко, ключи у тебя?
Я так устала, что едва могу поднять голову, поэтому просто киваю. Следующее, что я помню, я парю, заключенная в его сильную хватку, ровный ритм его сердцебиения почти погружает меня обратно в сон.
— Ммм, ты хорошо пахнешь.
— Спасибо, солнышко, ты и сама неплохо пахнешь. Смесь сладкого и текилы, — шепчет он.
— Мне нравится, когда ты не такой ворчливый и раздражающий, — говорю я.
Фильтр между моим мозгом и ртом вышел из строя.
— Что ж, мне нравится, когда ты не угрожаешь убить меня и не посылаешь на хуй.
Как только мы поднимаемся по ступенькам в мою квартиру, он осторожно ставит мои ноги на пол.
— У тебя есть приличный кофе? — спрашивает он с ухмылкой.
— Я выживаю на нем, так что да, — говорю я, открывая входную дверь. — Ааааа, это почти оргазм, — стону я от облегчения, когда мои ноги наконец освобождаются от каблуков, и я их сбрасываю.
Грейсон кашляет позади меня, пытаясь сдержать смех.
— Солнышко, если для тебя это оргазм, то мне жаль тебя.
— О, ты даже не представляешь, — я подхожу к кофеварке и по пути беру две розовые кружки.
03:09 полыхают ярко на дисплее духовки.
Черт, уже поздно.
Я зеваю, когда янтарная жидкость наполняет кружку. Мне нужно пару минут, чтобы глаза отдохнули.
— Давай, Солнышко, пора спать.
Я открываю глаза и обнаруживаю, что снова утыкаюсь носом в его грудь.
Он осторожно укладывает меня на кровать, и моя голова опускается на подушку. Смутное чувство охватывает меня, когда он накрывает меня одеялом под шею и убирает волосы с моего лица. Я хватаю его за запястье, прежде чем он успевает пошевелиться.
— Останься.
— Ты обещаешь держать свои руки при себе? — он ухмыляется.
— Я обещаю, — я надуваю губы.
Его руки напрягаются, когда он тянет за подол рубашки и стягивает ее через голову, обнажая свое скульптурное тело. Темные татуировки, как будто из племенной культуры, покрывают каждый мускул на груди. Я знала, что он хорошо сложен, но, черт возьми, его тело — гребаное произведение искусства. Все, что я хочу сделать, это провести руками по этим восхитительным V — линиями над его джинсами.
— Посмотри сюда, Солнышко, — его глубокий голос выводит меня из ступора.
Он стягивает с себя джинсы, обнажая татуировки, спускающиеся от его толстых бедер и выступающие из боксеров до лодыжек. Мои глаза расширяются, когда я замечаю очертания его члена, натягивающего ткань. Черт возьми, не может быть, чтобы он был таким большим. Он смеется и качает головой, складывая свою одежду и аккуратно раскладывая ее на моем комоде. Он подходит ко мне с голодом в глазах.
— Ого, вот это да, ты большой мальчик. Жаль, что, наверное, ты не знаешь, как этим пользоваться, — поддразниваю я, натягивая одеяло до шеи.
Бабочки порхают у меня в животе, когда он подходит к краю кровати.
— Ох, Мэдди. Я точно знаю, как этим пользоваться. Жаль, что ты никогда не узнаешь — говорит он, откидывая одеяло. — Подвинься.
Я тупо смотрю на него. Я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме того, насколько он сексуален. В голове у меня сплошная каша, а из-за пульсации киски думать становится еще труднее.
Я переворачиваюсь на другую сторону кровати. Холодная, никогда не используемая, половина моей кровати. Блестки моего платья впиваются в руки. Я имею в виду, если он ложится в постель только в нижнем белье, будет справедливо, если я сделаю то же самое. На моих губах появляется улыбка, когда я приподнимаю бедра и расстегиваю молнию на платье, спуская его на задницу и стаскивая через ноги, затем швыряю на пол.