Несмотря на свою врожденную тупость, старший научный сотрудник Нудгин правильно угадал, что у Красоткина совесть нечиста. С недавних пор его перестали беспокоить проблемы финансовые, зато стали тревожить вещи другого рода. Например, существование правоохранительных органов России… Уголовное законодательство с его ответственностью за измену Родине… Ну и многое другое, чем и поделиться-то было не с кем, потому что Наташа предпочитала делать вид, будто ничего особенного не произошло. Красоткин ей завидовал. Хотел бы он тоже обзавестись подобной амнезией.
— Мне бояться нечего, — повторил он, повернулся к Нудгину спиной и покинул лестничную площадку.
Ноги у него были слабые, норовили подогнуться в коленках, а при виде двух мужских фигур в коридоре совсем отказались идти, поэтому Красоткин был вынужден остановиться, делая вид, что роется в карманах.
— Владимир Васильевич, мы к вам, — окликнул его один из двоих мужчин.
Рассмотреть его, стоящего на фоне залитого солнцем окна, было невозможно, но Красоткин узнал голос и испытал невероятное облегчение. Словно с его плеч свалилась гора, а он благодаря этому сделался легким и невесомым, как воздушный шарик.
Почти не касаясь ногами пола, он устремился к сотрудникам ФСБ, приговаривая:
— Товарищ капитан… товарищ майор… А я вас сразу не узнал!..
— Без званий, — осек Красоткина фээсбэшник, представившийся при встрече капитаном Желтухиным.
— Я тебе не любимая девушка, чтобы меня издали узнавать, — мрачно изрек майор Половинкин.
Ничего женственного в его наружности действительно не было. Низкие надбровные дуги, поросшие густыми топорщащимися волосами, близко посаженные глаза, поблескивающие, как пара янтарных пуговиц, жесткие, не гнущиеся в улыбку губы. Ему было не более сорока лет, но казалось, что он успел разочароваться в земном существовании. Что касается капитана Желтухина, то он был полной противоположностью своему спутнику: улыбчивый, жизнерадостный, румяный и красноносый, с белесым пухом на голове, заменяющем ему полноценную прическу.
Пропустив майора за Красоткиным, открывшим дверь в лабораторию, капитан окинул коридор быстрым внимательным взглядом и, убедившись, что поблизости нет любопытных или просто праздношатающихся, последовал за ними.
Кабинет, в который они вошли, представлял собой длинную высокую комнату с единственным окном, занимающим чуть ли не всю торцовую стену. Там стоял письменный стол и допотопный сейф, крашенный зеленой масляной краской, а вдоль боковой стены тянулись книжные шкафы и стеллажи, набитые под завязку книгами.
Для посетителей предназначалась длинная вереница разномастных стульев, некоторые из которых помнили хрущевские, а то и сталинские времена. Там и пристроился капитан Желтухин, тогда как майор Половинкин предпочел примоститься на письменном столе, едва не опрокинув настольную лампу с гибкой змеиной шеей. Поразмыслив, Красоткин не опустился в свое крутящееся креслице, а остался стоять.
— Все готово, — доложил он и зачем-то потер ладони, хотя прежде никогда этого не делал.
Эйфория закончилась. Красоткину было все труднее и труднее находиться в присутствии сотрудников самой грозной службы безопасности в мире. Ему хотелось как можно быстрее остаться одному и разложить компьютерный пасьянс или заняться решением газетного кроссворда, как он всегда делал, когда возникала необходимость успокоиться и собраться с мыслями.
А такая необходимость уже возникла и с каждой секундой становилась все более и более настоятельной. Стараясь не проявлять чрезмерной суетливости, Красоткин извлек из кармана связку ключей, нашел нужный и, вставив его в замочную скважину сейфа, повернул. Дверца со скрежетом открылась.
Загораживая корпусом недра железного ящика, Красоткин запустил туда руку и взял серебристый бронированный контейнер, изготовленный в виде чемоданчика «дипломат». Красоткину не хотелось, чтобы сотрудники ФСБ заметили початую коньячную бутылку и коробку шоколадных конфет, хранившиеся в служебном сейфе, но они увидели. Переглянувшись с майором, капитан Желтухин ухмыльнулся:
— Сладеньким балуетесь, Владимир Васильевич?
— Чисто в служебных интересах, — заверил Красоткин, клятвенно приложив ладонь к груди. — У нас ведь гости бывают. Как не угостить?