Дуайт тоже придерживается нарядного повседневного стиля. Он щеголяет мокасинами с кисточками, «рейбеновскими» очками и пиджаком с блестящими золотыми пуговицами. Дуайт снимает очки и преподносит Дафне три бутылки мерло. Потом потирает руки, да так энергично, что ладони вполне могут воспламениться.
– Так-с, дамы, что новенького? – спрашивает он, оглядывая кипящие кастрюли. – Здесь вкусно пахнет, Даф!
Потом, наблюдая, как Дуайт важно разгуливает по кухне, я вспоминаю, как Бен однажды подражал его походке и пошутил:
– Ты когда-нибудь замечала, что таз Дуайта появляется в комнате за мгновение до него самого?
Мне всегда нравилось, когда он высмеивал Дуайта, однако мысль о том, что Бен может поделиться разными анекдотами о моей семье (пусть даже о мамином втором муже) со своей невестой производит очень странный эффект – создает доселе не существовавшую лояльность. «Дуайт – неплохой парень», – думаю я и приветствую его поцелуем, наверное, вообще в первый раз за всё время знакомства. Жду, пока мама опускает собак, моет руки и пользуется ингалятором. Потом обнимаю её.
– Как хорошо, что ты приоделась, – шепчет Вера мне на ухо.
Усмехаюсь и отвечаю:
– Да. И тебе наверняка будет приятно узнать, что если произойдет несчастный случай и фельдшеру «скорой» придется меня раздевать, он увидит моё лучшее бельё.
Она улыбается, словно говоря: «Я хорошо тебя воспитала».
Раздается трель дверного звонка, и мы нервно переглядываемся. В воздухе носится вопрос: «Придет ли Скотт вместе с семьёй?»
Даже мама подчиняется всеобщему настроению.
– Открой, – поручает мне Дафна, нервно теребя фартук.
Иду к двери и искренне удивляюсь, увидев Скотта. Значит, я и правда считала, что Маура прибегнет к ссылке. В голове всплывает фраза Хиллари Клинтон о проштрафившемся Билле: «Этого пса сложно удержать на крыльце». Ясно, что то же самое можно сказать и о Скотте. Хотя вот он здесь, опять на крыльце и рука об руку с Маурой.
– Привет, ребята, – здороваюсь я и наклоняюсь, чтобы сначала обнять детей. Зои показывает на швы, точнее, на место, где они были.
– Смотри, исчезли, – говорит она. – Прямо как обещал доктор Стив!
Я смеюсь и ещё раз её обнимаю.
Выпрямившись, упираюсь взглядом в глаза Скотта. На этот раз они не кажутся самодовольными бусинками. Наоборот, видно, что Скотт огорчён и раскаивается. А Маура выглядит на редкость энергичной. Думаю про себя: «Беззаботная и уверенная в себе популярная девочка на свидании с целующим землю под её ногами третьесортным поклонником». Для них это полная смена ролей, и меня переполняет ностальгия и воспоминания, какой была Маура до эпохи Скотта. Что же стало первопричиной? Неужели поведение мужа превратило мою сестру в жертву и заставило жить в состоянии перманентной тревоги? Или же сначала приоритеты Мауры изменились так, что она пустила кого-то вроде Скотта в свою жизнь?
Я холодно здороваюсь с зятем и целую сестру. В кухне звучат еще несколько натянутых приветствий. Потом мы всем кагалом перемещаемся в гостиную смотреть футбол, который по-настоящему интересует только Тони. Стараюсь не думать о Бене и сосредотачиваю внимание на Мауре и Скотте. Он следит за каждым её вздохом, наполняет бокал вином, растирает ей плечи, управляется с детьми, когда они капризничают, и мне на память приходит одна из теорий Энни касательно отношений. Так называемая «теория великодушного диктатора» гласит, что отношения идеальные, когда соблюдён баланс сил. Но если кто-то и должен иметь больше власти, так это женщина. Аргументация Энни состоит в том, что большинство мужчин, держа в руках власть, злоупотребляют ею и потакают своим природным инстинктам и желаниям. С другой стороны, если главная в доме женщина, то она управляет в интересах семьи, а не в своих персональных. Поэтому матриархальные общества мирные и гармоничные, а патриархальные в конечном счете уничтожаются в войнах.
Конечно, когда Энни впервые поделилась со мной этой теорией в колледже, я первым делом попыталась развенчать её примером своих родителей. Рассказала, что в руках мамы концентрировалась вся власть, но ею двигали исключительно собственные интересы, в то время как папа был хорошим парнем, исполненным благих намерений. Однако, оглядевшись по сторонам, я была вынуждена неохотно признать, что Энни по большей части права и, кажется, моя семья – исключение из правила. Почти у всех моих друзей с разведёнными родителями матери выступали в роли пассивных мучениц, а у тех, чьи родители состояли в крепких браках, матери были влиятельными, а отцы – безумно их любили.