– Делайте что хотите… – Протянула ключи, подписала доверенность и почти бегом направилась к своему корпусу.
Половину пятиминутки говорили про ее больных. У Симаковой опять давление под двести, ничего не действует. Гончаровой всю ночь капали, хотя еще вчера всё было вполне сносно.
С нее и начала обход:
– Рассказывайте, Мария Федоровна. Что случилось? Поволновались? Подвигались? Дома что-то?
– Вечером. Часов в восемь. На ровном месте. Я совсем не ходила. Почти ни с кем не говорила. Дома всё хорошо. Но она начала напрягаться. Вызвала дежурного врача – она сказала: капать. Я спросила: может, подождать, мне уже столько всего прокапали? А она: чего еще ждать?
– Ну, не так уж вам много и прокапали. Магнезия совершенно безвредна – магний есть в организме, это для него не новость. Скоро, видимо, начнем гинепрал, пока еще все-таки рановато. Но это тоже надежный препарат.
– Пыталась успокоить ее руками – бесполезно. Она категорически отказывалась слушаться.
– Сегодня посмотрю вас на кресле. Если будут показания, отправим в перинатальный центр.
– А если нет?
– Еще понаблюдаем. Возить туда-сюда – тоже риск. Сейчас как себя чувствуете?
– Сейчас хорошо. Когда убирали капельницу, она напрягалась. Я заставила себя заснуть. А проснулась – она вверху. Как в день поступления: капали-капали-капали – а она сжималась и сжималась, я положила руки на живот, уснула. Проснулась – всё расслаблено.
– Чудеса. Отдыхайте.
Встала, пересела к Симаковой:
– Что решили, Зоя Николаевна? Вы же видите – давление снизить не можем. Ничего, кроме магнезии, капать тоже не можем.
– Вы хотели созвать консилиум.
– Созовем. Но в пятницу тире в понедельник я вас отправляю в перинатальный центр, в палату интенсивной терапии. Если вы настаиваете, то это маленький, крохотный шанс. Так… А где Вика Горохова? Опять не ночевала?.. Ночевала или нет? Понятно…
– Так у нее ребенок дома маленький, не захочешь – побежишь.
– Вот что с ней прикажете делать? Пропустила укол. Последнее предупреждение, в следующий раз выписываю на все четыре стороны. Срок достаточный, в любой момент можно вызвать «скорую» и ехать в роддом… Так, Оксана Михайловна, дайте-ка я вас послушаю. Вот кто меня радует, так радует… Ну вот, потихонечку, помаленечку. Сейчас доедем до тридцати недель, и можно будет немного расслабиться. Домой ни ногой. Гуляйте, если можете спуститься вниз. Не можете – идите на балкон. Только смотрите, чтобы там не курили. Сегодня сделаем вам УЗИ и доплерометрию, посмотрим…
– Ой, всё в один день? Можно что-нибудь завтра? У меня еще физиопроцедуры.
– Хорошо, доплер завтра. Зоя Аркадьевна, вас я посмотрю попозже. Передайте Гороховой, чтобы зашла, когда явится.
Реутова вышла, и все выдохнули. Обход сделан – полдня, считай, прошло. Надо жить до вечера. Вечером кино – и занавес.
– Зой, ну не убивайся, не убивайся ты так! Ну она же сказала – в центр. Может, там дотянут. Она же сказала – шанс.
– Не напрягайтесь, девочки, не надо. Как будет, так будет. Всё, точка.
– О! Горохова нарисовалась!
Вика вползла через окно и, как утка, проковыляла к своей кровати:
– Чуть не проспала, бабка будильник сломала, всю ночь часы караулила.
– Проспала-проспала, только что обход закончился, Реутова тебя с собаками ищет, грозится выписать.
– А, пусть выписывает. Сколько можно!
– Она так и сказала. Пусть, говорит, если что, вызывает «скорую» и – в роддом. Беги к ней, да повежливей там.
– Щас, только расскажу. Вчера еще хотела, да забыла. Выхожу это я после тихого часа в киоск через больничный сад, а к Маргарите какой-то хмырь в машину садится. Ну, не хмырь, Маш, не хмырь, я хотела сказать, молодой человек, под тридцать, весь из себя отвязный. Она, такая, вспыхнула, прогнать его, видно, хотела, но потом ничего, поехали. Красавчик, на Домогарова похож, только выше и тоньше. Как говорит Тихая Зоя, мальчик из пробирки – прозрачный, длинный и худой.
– Да, может, родственник?
– Ага, внучок.
– Вик, ну какой внучок! Она еще вполне ничего. Сколько ей – тридцать семь?
– Больше, Оксанка, больше. Сорок – сорок два.
– Ну и что? Сейчас полно таких браков, когда женщина на десять лет старше. У нас на работе все с ума посходили: три свадьбы подряд, когда невеста старше. От последней мы вообще в обмороках лежали. Славик, наш Аполлон Бельведерский, двадцать пять лет, девки шли пешие и конные, – женился на тридцатисемилетней секретарше: страшная как страх, да еще с ребенком.
– Не в этом счастье советской девушки. Я говорю, не в возрасте.