Дениза прибавила в весе. Она встретила нас у двери, соединяющей кухню и гараж на три машины. Мы с ней были недостаточно знакомы, чтобы я стал обнимать ее, как Филиппа, и надо признаться, меня поразила произошедшая с ней перемена – она стала просто жирной, иначе это не назвать, – поэтому я постарался выдавить из себя полагающиеся приветствия и потряс ее руку, словно погремушку, найденную на улице. Вдобавок к этому в лицо мне ударил запах кухни, такой сильный, что чуть не сбил меня с ног. Я не был на настоящей кухне с детских лет, с тех пор, когда мать еще была жива, ведь после ее смерти и отъезда Филиппа мы остались вдвоем с отцом и предпочитали обедать па стороне, особенно по воскресеньям.
– Есть хочешь? – спросила меня Дениза, пока мы неуклюже топтались посреди кухни вокруг сверкающего острова из нержавеющей стали. – Пари держу, что ты изголодался, – продолжала она, – после холостяцкой жизни да самолетных завтраков. Да ты погляди на себя – ты весь дрожишь. Он дрожит, Филипп.
Так оно и было, я и не спорил.
– Нельзя здесь бегать в футболке и кожаной куртке. В Лос-Анджелесе это может и подходящая одежда зимой, а в Мичигане такой номер не пройдет, – она повернулась к Филиппу, стоявшему столбом, словно у него ботинки приросла к полу. – Филипп, не мог бы ты организовать парку для Рика? Может быть, ту синюю с красной подкладкой, которую ты уже не носишь? И ради бога, пару перчаток. Достанешь ему перчатки, ладно? – она с улыбкой обернулась ко мне: – Не можем же мы допустить, чтобы наш калифорнийский мальчик замерз наморозе, верно?
Филипп подтвердил, что, конечно, не можем, так мы и стояли, улыбаясь друг другу, нока я не спросил:
– Не хочет ли кто-нибудь предложить мне выпить?
Тут подоспели мои племянники. Когда я их видел в прошлый раз, это были орущие краснорожие младенцы в грязно-желтых пеленках, случилось это как раз во время похорон, когда я остался один без матери, а было мне тогда двадцать три года. Теперь им восемь и шесть лет, одеты они были в комбинезоны и не по размеру большие футболки. Они подбирались ко мне, пока я посасывал виски, предложенный братом.
– Привет, – сказал я им, улыбаясь так, что чуть рот не треснул, – помните меня? Я ваш дядюшка Рик.
Они меня не помнили – не могли они меня помнить, – но при виде двух желтых упаковок арахисовых леденцов М amp;М, которые я приобрел в газетном киоске аэропорта, их лица просветлели. Восьмилетний Джош робко взял леденцы у меня из рук, а его брат смотрел на меня во все глаза, видимо, ожидая, что я сейчас оскалю клыки, и изо рта у меня польется черная блевотина. Мы сидели в чистенькой, домашней гостиной и постепенно знакомились. Филипп и Дениза вцепились в свои стаканы, словно боялись, что кто-то их сейчас украдет. Мы все улыбались.
– Что это у тебя в брови? – спросил Джош.
Я потрогал пальцем тонкую золотую проволочку.
– Кольцо, – ответил я. – Вроде серьги, только продета не в ухо, а в бровь.
Долгое время никто ничего не говорил. Джефф, младший, по-моему, готов был заплакать.
– Но, зачем? – вымолвил, наконец, Джош, и Филипп рассмеялся, и я тоже не смог удержаться от смеха, Нормально. Все было в порядке. Филипп – мой брат, Дениза – моя невестка, а эти детишки с любопытными мордашками и в джинсах – племянники. Пожав плечами, я продолжал смеяться.
– Потому что это круто, – ответил я, не обратив внимания на взгляд, брошенный на меня Филиппом.
Позже, после того как я спустился из детской, почитав детям историю про доктора Сюсса, от которой у меня голова пошла кругом, мы с Филиппом и Денизой сели обсуждать мое будущее за кофе с домашними булочками с корицей. Точнее говоря, мое ближайшее будущее, которое наступит завтра в восемь утра, и наступит оно в клинике брата. Я буду там простым работягой, несмотря на три года колледжа, музыкальное образование и семейные связи, стану мыть пробирки с тестами, скрести полы и отчищать подносы из нержавеющей стали от того, что там остается, когда брат с коллегами заканчивают процедуры.
– Хорошо, – сказал я. – Просто отлично. Думаю, у меня не возникнет проблем.
Дениза подобрала ноги под себя, усаживаясь на диване поудобнее. На ней был полосатый халат, под которым могла бы укрыться целая армия.