К вечеру, когда сквер совсем обезлюдел, Добер-младший попытался решить загадку с помощью полицейского справочника и увеличительного стекла.
— Папа Карло… Карловы Вары… Карл у Клары украл кораллы… Ага, горячо!
С особенной тщательностью исследовал сыщик пространство под хвостом бронзового коня. И не зря: утром бдительные горожане нашли там пирамидку, похожую на бильярдные шары.
Ночь приближалась, и сыщики решили замаскироваться. Пинчер в урне, удобнясь, долго шуршал бумагами, а Добер на коне, за спиной железного рыцаря, сразу же захрапел.
Ему снилась битва при Ватерлоо.
— Ура-а!
Дикий рёв неведомого существа среди ночи выбил младшего сыщика из седла. Упав на что-то мягкое, но живое, Добер тотчас дал волю рукам.
А в это время Пинчер-старший, выбираясь из урны, вопил что есть силы:
— Окружай его, я иду!
Через минуту владелец гостиницы «Три дороги» господин Дурилло, а это был именно он, вместе с трубой — геликоном был как мозаика впечатан в траву.
«Пропал! — понял Дурилло. — Сейчас убьют, а то и того хуже — денежки отберут!»
Вспомнив слухи о том, что цыгане воруют детей, бедняга окончательно затосковал.
— Вы ошиблись, — лепетал он, икая от страха, — я не мальчик, мне уже тридцать три!
— Нет! — поправила его одна из цыганок. — Тебе уж сорок три. Ты — Дурилло. У тебя — гостиница «Три дороги», а в ней за обедом ты выдаёшь тушёного зайца за глухаря!
«Всё знают, — охнул пленник. — Откуда? Ведь я же переодет!»
Дурилло стойко перенёс несколько зуботычин, но, когда рука мучителя нащупала в его левом носке кошелёк, заплакал, как дитя.
— Так это вы?! — изумился Дурилло после того, как сыщики скинули цветные платки.
— Да! — подтвердил младший сыщик без диплома. — А вот ваше имя, Дурилло, нам сейчас нужно установить!
— Добер, — приказал Пинчер, — объясните задержанному его права.
— Нет у него прав, — доложил Добер, — одни обязанности, да ещё труба.
— Ну труба так труба, — развёл руками сыщик с дипломом, — будем начальника вызывать.
— Не надо! — взмолился Дурилло. — Расскажу добровольно!.. Дело в том, что этот рыцарь — мой родственник. По линии сестры матери мой двоюродный прапрадед! Таким образом, во мне течёт королевская кровь!
— Так уж и королевская? — выразил сомнение Пинчер.
— Да, — подтвердил Дурилло, — так что по носу осторожней, международные осложнения могут произойти!
— Ладно, — успокоил беднягу Добер, — будем только по голове.
— За что? — взмолился задержанный. — Я что, не имею права покойному родственнику сыграть колыбельную на трубе?
— А тебе не кажется, Добер, — произнёс Пинчер, — что господин Дурилло держит нас с тобою за дураков?
— Держит, — подтвердил Добер, — двумя руками, так, что без пролития королевской крови не обойтись!
— Понял, — сказал Дурилло, — беру назад показания… Начну с другой стороны! — И начал: — В одном городке башня уже сто лет падает… никак не может упасть. Зато от туристов отбоя нет, говорят, в отелях в одной кровати по пятеро спят! А у нас что падает? Ничего… только доходы… Вот мы и подумали: пусть и у нас что - нибудь таинственное для привлечения туристов произойдёт.
— Кто это «мы»? — уточнил Пинчер, занося показания задержанного в протокол.
— Мы — это я и госпожа Беладонна, одна из её кондитерских вот за этим углом… Кстати, она первая обратила внимание на моё поразительное сходство с Карлом Великим… А потом и документ, что мы родственники, в музее нашла. Да что говорить, вглядитесь — одно и то же лицо!
— Да, — подтвердил Добер, — только у тебя денег больше, а у него — ума.
— Вот что, — решил Пинчер, — ты за чужой миллион не прячься, преступил закон — отвечай! Вот учёная книга, смотри! «…Нарушение тишины в общественном месте — пять суток ареста. То же деяние, совершённое в ночное время неоднократно, влечёт за собой наказание в виде казни через…»
— Может, договоримся? — взмолился Дурилло, доставая из носка кошелёк.
Взятка мелкой монетой потрясла сыщика с дипломом до глубины души.
— Нет, вы полюбуйтесь, — завопил он, обращаясь к всаднику и коню, — какую мелочь этот подлец нам суёт!
— Нам можно… — поддержал начальника Добер. — Мы ведь не от Карлов произошли!
Пинчер-старший посчитал, что Дурилло нанёс ему душевную травму, и потребовал для её лечения пятьдесят монет.
— Может, сорок? — принялся торговаться Дурилло.
— Нет, — стоял на своём Пинчер, — пятьдесят, да и то эта сумма только на время заглушит боль!