Мальчик поднял голову, сложил руки на груди. Ему казалось: так он выглядит более важно, — и замер.
Около трона стояли стражники, по двое с каждой стороны. В руках у них были не ружья и даже не сабли, а широкие китайские веера. Этими веерами стражники отгоняли мух от Петрушки. Мальчик чуть было не рассмеялся, когда увидел, как один из них, далеко вытянув вперед руку и покачиваясь на одной ноге, пытался согнать муху, которая сидела на спинке трона, но удержался, потому что вспомнил наказ Трофима и прикрыл рот ладонью, как будто собирался зевнуть.
Тут открылась дверь, и в зал вошел Распорядитель праздников и приемов в красном кафтане с длинной тростью в руке.
— Главный судья просит принять его!
Мальчик махнул рукой, потому что побоялся, что голос сразу выдаст его.
Кланяясь взад и вперед, к трону подошла кукла с двумя лицами.
— Царский судья Нашим-Вашим приветствует своего повелителя!
— Это на твоем сыне я… то есть Петрушка катался? — спросил Петрушка.
— Да, на моем. — Нашим-Вашим не знал, куда деваться от стыда. — Этот негодный Петрушка опозорил всю нашу семью. Его нужно обязательно наказать.
— Не надо его наказывать, — ответил Петрушка. — А твой Киря здорово бегает. Люблю кататься на тех, кто быстро бегает, — добавил он.
Судья подскочил от возмущения, и его резиновая спина закачалась из стороны в сторону. Но что скажешь царю!
А кукла в чалме и в широком бухарском халате, стоявшая за троном, хлопнула себя по лбу и закричала:
— Запомним! Запомним! Царь Формалай любит кататься на тех, кто быстро бегает.
Петрушка хотел спросить, что это за кукла и почему она так кричит, но не решился. А судья между тем докладывал:
— Великий Формалай, крестьянка Матрешка не платит налоги. Ее нужно наказать.
Дверь зала открылась, и двое солдат под руки ввели плачущую Матрешку.
Крестьянка упала на колени и коснулась лбом пушистого ковра. Петрушка сразу узнал Матрешку. Он сошел с трона, поднял ее и тихо проговорил:
— Не плачь, я тебя не накажу.
Судья, гонец Скороход и Распорядитель праздников и приемов стояли, не двигаясь с места. «Сам Формалай поднимает с полу Матрешку! Видно, у него хорошее настроение. Надо будет сказать Матрешке, что царь так добр к ней, потому что я заступился за нее, и ободрать Матрешку как липку», — подумал судья.
— Светлейший царь, крестьянка Матрешка не платит налогов, — сказало лицо судьи, обращенное к царю: оно было строгим и серьезным.
Второе лицо, которым он смотрел на крестьянку, улыбалось:
— Дай мне пятьдесят монет, я попрошу царя совсем помиловать тебя, — говорило второе лицо.
— Но у меня нет денег, — пролепетала Матрешка.
Первое лицо сказало царю:
— Если крестьяне не будут платить налогов, не будут трудиться, царская казна опустеет.
А лицо, обращенное к Матрешке, теперь уже было не таким ласковым.
— Отдай мне барашка, и я спасу тебя.
— У меня нет барашка, — ответила Матрешка. — Ничего нет.
— Сколько же она должна? — спросил Петрушка.
— Сто монет.
— У нее, наверное, нет денег, — догадался царь. — Отпустите ее домой и выдайте из казны сто монет.
Кукла в белой чалме опять хлопнула себя по лбу и снова выкрикнула:
— Запомним! Выдать Матрешке из казны сто монет.
— Ее дочери тоже не платят налоги. Они тоже должны по шестьдесят монет! — не сдавался судья и приказал стражникам ввести дочерей. К трону подвели пятерых Матрешек.
— Выдать им по шестьдесят монет, — разошелся Петрушка. — Пусть помнят меня.
— Запомним! — опять вскричала кукла в белой чалме. — Выдать всем Матрешкам по шестьдесят монет.
Матрешка с дочерьми отправилась в казну получать деньги.
Тут только Петрушка, наконец, сообразил, что эта кукла в чалме запоминает приказы царя. «Хорошо быть Формалаем, даже писать указы не нужно, все для тебя запомнят и сделают». — И тут же заявил:
— Принесите-ка шоколада, да побольше!
Хранитель царской памяти хлопнул себя по лбу и прокричал:
— Принести шоколада, да побольше!
— Ох, и поем же я, — Петрушка погладил себя ладонью по животу и в эту минуту вспомнил наказ отца. Он сделал серьезное лицо и чинно сложил руки на коленях.
Судья ошалело смотрел на повелителя, стараясь, чтобы верхняя половина тела не качалась. Немного помолчав, он снова заговорил: