И весь остаток дня он тренировался. Тренировался и у меня дома и у себя. Когда ему надоело выдергивать салфетку из-под вазы, он стал выдергивать ее из-под стакана с водой… Он даже выдернул ее из-под круглого пенала, поставленного на попа.
И вот настало воскресенье. В половине пятого мы уже стояли на площадке лестницы перед квартирой Двинских. Васька держал в руках вазу, Аглая — свою салфетку, завернутую в бумагу.
Некоторое время мы подталкивали друг друга и шепотом спорили, кому первому входить. Наконец решилась Аглая. Она позвонила. Ей открыла нарядная и очень хорошенькая Оля, и мы все вслед за Аглаей втянулись в переднюю. Из комнаты вышла Вера Федоровна, а из кухни, которая виднелась в конце узкого коридорчика, появились Олины мама и папа и еще несколько взрослых.
Вера Федоровна поклонилась нам:
— Милости просим, дорогие гости! — И повернулась ко взрослым: — Разрешите вам представить: это — Аглая, это — Зина, это — ее брат Вася, это — Леша, а это, если я не ошибаюсь, сам Антон Дудкин. Некоторые его мо я вам цитировала.
При слове «мо» мы все переглянулись, а Дудкин почему-то скривил рот и часто заморгал.
Васька и Аглая вручили Оле подарки (взрослых привел в восторг вышитый Аглаей кот). Потом Вера Федоровна объявила:
— Ну! Пусть взрослые идут к себе в кухню и нам не мешают. Взрослые очень скучный народ.
Из комнаты уже давно выглядывали Олины друзья. Их оказалось только двое: толстый черномазый мальчишка в круглых очках с темной оправой и такая же черномазая девчонка, но тощая и востроносая. Нас познакомили. Мы вошли в комнату, куда Вера Федоровна внесла и нашу вазу.
— Куда же его поставить, ваш подарок? Пока сюда поставим.
Она поставила вазу на подоконник. Аглая подошла к ней и сказала:
— Нет, Вера Федоровна, вот так надо.
Она постелила свою салфетку на подоконник, а на нее поставила вазу…
— Понятно! — кивнула Вера Федоровна. — Салфетка, оказывается, в комплекте с вазой.
Она пригласила нас в смежную комнату и усадила на свои старинные стулья за овальный, накрытый для чая стол.
Сначала все, конечно, немного стеснялись, но Вера Федоровна сумела нас расшевелить. Она стала расспрашивать о школе, в которой нам предстояло учиться. Олины друзья стали рассказывать истории о своей школе… Словом, минут через пятнадцать все так перезнакомились, что Аглая с Лялей (черномазой девчонкой) принялись щипать друг друга за бока и очень при этом хохотали, а очкарик, рассмеявшись, так фыркнул чаем на скатерть, что Вера Федоровна похлопала наконец в ладоши и сказала:
— Леди и джентльмены! Убедительно прошу вас держаться в рамках элементарных приличий!
Молчали только двое. Молчала Оля — просто потому, что она всегда предпочитала слушать, а не говорить. Молчал Антон. Но молчал он не просто так, а, я бы сказал, со значением. Он сидел на своем стуле прямой как жердь, чай отхлебывал из ложечки и поглядывал на разговаривающих так высокомерно, словно за столом сидели не его сверстники, а воспитанники детского сада.
Вера Федоровна даже обратила внимание на него:
— Слушай! Что это ты такой молчаливый? Быть может, у тебя какая-нибудь печаль на душе?
Антошка и тут ничего не сказал. Он только прикрыл глаза и молча пожал плечами.
Вера Федоровна посмотрела на него.
— Ну, я вижу, ты у нас загадочная натура, — сказала она.
Мне показалось, что она шутит, но Дудкин принял это всерьез. Физиономия у него сделалась довольной, щеки порозовели, а уши стали совсем красными.
Чай кончился. Вера Федоровна велела перенести стулья в первую комнату. Затем она вышла в коридор и позвала:
— Товарищи взрослые, просим на концерт! Взрослые уселись на диване и на трех стульях, поставленных в ряд перед ним. Мы разместились на стульях, расставленных вдоль стен.
— Ну! — обратилась к нам Вера Федоровна. — Кто самый храбрый? Кто начнет концерт?
Вышел очкарик, расставил пошире ноги, заложил руки за спину и объявил:
— Маяковский, отрррывок. — И, сердито уставившись на взрослых, начал: — «Я земной шар чуть не весь обошел, и ж-ж-жизнь хор-р-роша, и жжжить хор-р-рошо».
Взрослые сидели ко мне боком, и я видел, как они сдерживаются, чтобы не расхохотаться, но когда очкарик кончил, они хлопали и кричали «браво».
Затем набрался храбрости Васька. Перед этим Зинаида сообщила, что он будет читать собственное стихотворение. Он вышел, покраснел как рак и выпалил: