Перед жёлтым забором у палисадничка прислонился к телеграфному столбу и опустил голову. Я видел на картинке в такой позе заблудившуюся собачку, и поза эта мне очень понравилась.
Что ж, я не ошибся. В калитке показалось розовое пятно. Вышла девочка (они всегда добрее мальчиков) и присела передо мной на дорожке.
— Что с тобой, собачка?
Я всхлипнул и поднял правую лапку. Понятно и без слов.
— Заблудилась? Хочешь ко мне? Может быть, тебя ещё и найдут… Мама у меня добрая, а с папой справимся.
Что делать? Ночевать в лесу… Разве я дикий верблюд? В животе пусто. Я пошёл за девочкой и благодарно лизнул её в коленку. Если она когда-нибудь заблудится, непременно отведу её домой…
— Мама! — запищала она. — Мамочка! Я привела Фифи, она заблудилась. Можно её пока оставить у нас?
О! Почему «Фифи»?! Я Микки, Микки! Но я, у которого такие прекрасные мысли, не могу ведь и полслова сказать на их человеческом языке… Пусть. Кто сам себе яму копает, тот в неё и попадает…
Мама надела пенсне (будто и без пенсне не видно, что я заблудился!) и улыбнулась:
— Какая хорошенькая! Дай ей, дружок, молока с булкой. У неё очень порядочный вид… А там посмотрим.
«У неё»… У него, а не у неё! Я же ведь мальчик. Но ужасно хотелось есть, надо было покориться.
Ел я не торопясь, будто одолжение им делал. Вы угощаете? Спасибо, я съем. Но, пожалуйста, не подумайте, что я какой-нибудь голодный бродячий пёс.
Потом пришёл папа. Почему эти папы всюду суют свой нос, не знаю…
— Что это за собака? Что у тебя, Лили, за манера тащить всех зверей к нам на виллу? Может быть, она чахоточная… Пойди, пойди прочь отсюда! Ну!
Я? Чахоточная?
Девочка расхныкалась. Я с достоинством сделал шаг к калитке. Но мама строго посмотрела на папу. Он был дрессированный: фукнул, пожал плечами и пошёл на веранду читать свою газету. Съел?
А я встал перед мамой на задние лапки, сделал три па и перепрыгнул через скамеечку. Гоп! Вперёд, тур вокруг комнаты и назад…
— Мамочка, какой он умница!
Ещё бы. Если бы я был человеком, давно бы уже профессором был.
Новый папа делает вид, что меня не замечает. Я его — тоже… Во сне видел Зину и залаял от радости: она кормила меня с ложечки гоголь-моголем и говорила: «Ты моё сокровище… если ты ещё раз заблудишься, я никогда не выйду замуж».
Лили проснулась — в окне белел рассвет — и свесила голову с кроватки:
— Фифи! Ты чего?
Ничего. Страдаю. Кошке всё равно: сегодня Зина, завтра Лили. А я честная, привязчивая собака…
Второй день без Зины. К новой девочке пришёл в гости толстый мальчик-кузен. У собак, слава Богу, кузенов нет… Садился на меня верхом, чуть не раздавил. Потом запряг меня в автомобиль — а я упёрся! Собаку? В автомобиль?! Тыкал моими лапами в пианино. Я всё снёс и из вежливости даже не укусил его…
Лилина мама меня оценила, и когда девочка опрокинула тарелку с супом, показала на меня:
— Бери пример с Фифи! Видишь, как она осторожно ест…
Опять Фифи! Когда что-нибудь не нравится, говорят: «фи!» «Фи-фи», значит, когда совсем не нравится? Придумают же такое цыплячье имя… Я нашёл под шкапом кубики с буквами и сложил: «Микки». Потянул девочку за юбку: читай! Кажется, ясно. А она ничего не поняла и кричит:
— Мама! Фифи умеет показывать фокусы!
— Хорошо. Дай ему шоколаду.
Ах, когда же, когда же меня найдут? Побежал даже в мэрию. Быть может, Зина заявила туда, что я потерялся. Ничего подобного. На пороге лежала лохматая дворняжка и зарычала:
— Р-рав! Ты куда, бродяга, суёшься?
Я?! Бродяга?! Мужик ты несчастный!..
Счастье твоё, что я так воспитан, что с дворнягами в драку не лезу…
«Гора с плеч свалилась»… Куда она свалилась, не знаю, но, словом… я нашёлся!
Лили вышла со мной на пляж. И вдруг вдали — лиловое с белым платьице, полосатый мяч и светлые кудряшки. Зина!!
Как мы целовались, как мы визжали, как мы плакали!
Лили тихонько подошла и спросила:
— Это ваша Фифи?
— Да! Только это не Фифи, а Микки…
— Ах, Микки! Извините, я не знала. Позвольте вам её передать. Она заблудилась, и я её приютила.
А у самой в глазах «трагедия».
Но Зина её утешила. Поблагодарила «очень-очень-очень» и обещала приходить со мной в гости. Они подружатся, уж я это по глазам заметил.