Директор заложил лошадь в двуколку на мягких шинах. Она напоминала беговую качалку, но была тяжелее. Баловень развозил директора по полям и весям, выслеживал воров, охочих до совхозной картошки. Но однажды директор поспорил с хозяином местного водочного завода Симоновым, что обставит на своём жеребце его кобылу Машку, которой не было равной во всей округе. Она была из скаковых и могла отмахать галопом не один километр. Назначили приз — ящик коньяку. Выбрали трассу — просёлочную дорогу между деревнями. Примерно пять километров. В один из воскресных дней состоялись бега. На финише собрались две деревни. Лошади выровнялись в линию. Главный агроном дал отмашку. Машка рванула галопом и полетела впереди. Баловень не спеша набирал ход.
Два километра Машка вела бег. Она скакала во всю прыть, не экономя силы. На третьем километре её бег замедлился. Баловень стал нагонять. Симонов врезал Машке кнутом. От боли кобыла сиганула вперёд. Дорога пошла в гору.
Машка проскакала метров сто и почти остановилась.
Для Баловня подъёмы и спуски были привычны: так устроены ипподромы Франции, где он выступал больше года.
Он ровно вёз наездника в гору, почти не сбавляя скорости. Так его обучил Палыч. Хоть умри, но вымахай на вершину первым, чтобы свободно и легко нестись вниз, едва сдерживая качалку с ездоком. Тут нужна осторожность, иначе качалка понесёт, собьёт с рыси на галоп и перевернётся.
Машка заработала ещё один удар кнутом. Уже из последних сил она вынеслась на вершину дороги. Баловень наступал ей на пятки. Дальше был крутой спуск. Машка пошла вразнос. Двуколка сама понесла её вперёд, заставляя увеличивать скорость. Она летела со всех ног вниз, подчиняясь неудержимой силе. Симонов бросил вожжи и вцепился в сиденье руками. Казалось, двуколка вот-вот опрокинется. Она кренилась по сторонам, подпрыгивала на неровностях дороги, лязгала и стучала.
На спуске Баловень притормозил, выровнял двуколку, медленно набирая ход. Машка была ещё впереди. Она выскочила на ровную дорогу почти обессиленная. Изо рта шла густая пена. Галоп был неровный, с каким-то подскоком, приплясом. Голова была опущена. Она глядела в землю испуганными, виноватыми глазами.
Баловень с лёгкостью пронёсся мимо Машки к финишу. А Машка выбилась из сил. Она подрагивала головой, тонко, жалобно ржала. От усталости она перешла на мелкую рысь. Удары сыпались на её спину.
— Опозорила перед людьми! — кричал Симонов.
Кобыла не слышала его и не замечала. Она кое-как плелась под градом ударов. Её пошатывало, ноги заплетались, безумные глаза, казалось, ослепли. Она шагала по дороге неровно, постоянно выезжала на обочину, стараясь остановиться и отдышаться. Ездок не разрешал. Он вертел вожжами, выправляя лошадь на дорогу. Временами кобыла пыталась скакнуть, но только поднимала передние ноги. Она широко открывала зубастый рот, откуда доносилось хриплое, прерывистое дыхание. Вдруг она вздыбилась. Она словно осматривалась вокруг. Голова её поворачивалась то влево, то вправо. Будто кого-то искала. Потом стала медленно заваливаться набок. Люди прибежали на помощь. Они надрывались, пытаясь поставить Машку на ноги, но она снова валилась, хрипя и уже вращая мутными, невидящими глазами. Послали за ветеринаром. Но было поздно. Лошадь загнали.
Директор поставил перед Баловнем целую корзину мытой сочной моркови. Рысак захватывал губами по одной морковке и аппетитно хрустел. Симонов выставил директору ящик коньяку, а деревенским — ящик своей водки без акцизных марок, чтобы не платить налоги. Люди глотали водку молча. Праздник был испорчен. Все ощущали себя, словно на поминках.
Продали ещё раз
Симонов торговался с директором, чтобы купить Баловня. И в конце концов выложил такую сумму, что директор не устоял.
Водочный король прикупил Баловня, чтобы тот прославлял его на Московском ипподроме и зарабатывал деньги. Уже шёл разговор о призе Симонова для лошадей старшего возраста орловской породы. Он договорился с начальником конюшни Палычем, что привезёт ему резвую лошадь, чтоб тот опробовал её на беговой дорожке. К тому же у Палыча оказался свободный денник.
Через неделю Баловня погрузили в фургон и привезли на ипподром. Когда Баловня выгрузили из фургона, сбежались все наездники и конюхи.
— Баловня нашли! Баловня привезли! — кричали все вокруг.
Палыч прибежал к рысаку, обнял его за шею и заплакал. Он не стеснялся своих слёз, словно просил у него прощения. Баловень признал его. Он весело заржал, забыв все обиды. Он и сам был рад, что снова оказался дома. Палыч предложил ему ломоть хлеба с солью. И тогда Баловень окончательно поверил, что он в своей конюшне, где скоро встретит Катушку.