— Мы хотели его разморозить и выключили, но тут пришла Элиза, и все так и осталось.
— Папа, неужели они разойдутся? — тихо спросила Людка.
— Боюсь, что так, доченька, боюсь, что так. А чем мы с мамой можем помочь? Мать говорила ему, просила… да что поделаешь? Ложись спать.
Значит, ничем нельзя помочь, когда один человек перестает любить другого? Неужели нет такого слова, такого заклинания, чтобы все пошло по-старому? И от чего это зависит? Наверно, не от красоты, потому что Элиза в пятнадцать раз лучше, чем та. Людка видело ее со Стефаном на улице, но тогда еще не понимала, что это означает.
Людка вернулась в комнату. Элиза ушла, две лужицы от ее сапожек начинали подсыхать. Мама в той же позе сидела на диване.
— Ты сделало уроки? — спросила она.
— Сделала, — ответила Людка. Рассчитывать приходилось только на себя.
— Тогда ложись спать.
— Спокойной ночи, — сказала Людка в пустоту.
Далось им это спанье! Как в доме неприятности, только и слышишь: ложись спать да ложись спать. Если бы переговоры насчет замужества Тересы еще немного затянулись, Людка успела бы выспаться не хуже медведя в долгую северную зиму. Но тогда она была гораздо меньше, и, ясное дело, на время серьезных разговоров взрослым хотелось куда-нибудь сплавить ребенка. Но теперь?! Людка пошла к себе и написала в дневнике:
«Моя дочь Людмила Бальвик не приготовила уроков по уважительной причине, так как у нее вчера сильно болела голова.
С уважением…»
Дневник она понесла отцу на кухню.
— Подпиши, папа.
— Что это?
— Ничего страшного, не двойка.
— Давай ручку. У тебя болит голова?
— Да.
— Ложись спать.
— Как раз и собираюсь, — сказала Людка, захлопывая дневник.
У себя в компоте она с размаху бросилась на железную кровать. Жалобно заскрипели пружины. Людка решила применить старое доброе средство от всех бед и честно старалась заснуть. Чего только она ни делала — и душ приняла, и зарывалась головой в подушку. До сих пор бессонница была знакома ей только по рассказам взрослых, а тут пришлось на собственной шкуре испытать, каково это. Странное, непостижимое ощущение. Глаза закрывались, но в груди скапливалось и давило, отгоняя сон, что-то холодное и тяжелое. И веки подымались, как будто кто-то внутри дергал за шнурочек. Людке казалось, что там у нее сидит какое-то скользкое живое существо, и ей хотелось задушить его, смять, раздавить. Она ворочалась с боку на бок, устраивалась то так, то этак, прижимала к животу кулаки — все без толку. Проходил час за часом, и Людке в конце концов надоела эта комедия. Она попыталась восстановить в памяти содержание всех ковбойских фильмов, которые смотрела. Теоретически эта напряженная умственная работа должна была быстро ее утомить, потому что фильмов таких она видела очень много, а лучшие — даже по два раза. Но вспомнить, о чем там шла речь, оказалось просто невозможно. Ничего, кроме раздражения, это не вызывало. На фоне одинаковых пейзажей судьбы героев были тоже какие-то одинаковые. Людка перешла на другие фильмы — в надежде, что они помогут ей понять, почему Стефан разлюбил Элизу. И вдруг она почувствовала, что плывет на льдине по темной холодной реке, а на залитом солнцем берегу стоит Тот Человек и протягивает к ней руки. Льдину сносило на середину реки, но Людка сделала нечеловеческое усилие и все-таки дотянулась до Его руки.
И потом они стояли рядом и смущенно улыбались друг другу, а вдали, на другом берегу, исчезали во мраке высокие красные сапожки.
Глава 5
— Людик, — начал Стефан.
— Нет, — строго сказала Людка. — Нет. Никакой я больше не Людик. Я человек. Мне в июле будет пятнадцать. Я пойду, Стефан. Меня теперь трубочками с кремом не купишь.
— А зоопарком?
Людка невольно улыбнулась.
— Это было давно, Стефан. Сто лет назад.
— Год назад, Людик. Всего только год. Родители говорят, что ты очень переживаешь. Ну, я и хотел тебе объяснить…
— Что ты хотел мне объяснить? Разве ты можешь объяснить, почему больше не любишь Элизу?
— Нет. Этого я объяснить не сумею.
— Может быть, Элиза сделала что-нибудь такое… ужасное?
— Нет, ничего такого она не сделала.
— Но тогда почему же, Стефан, почему? Я не понимаю.
— Этого никто не понимает. Так получается.
— Я не понимаю, неужели это может пройти!
— Ты все еще влюблена в Хемпеля?
— Нет. Но это не в счет, понимаешь? Тогда это было не по-настоящему.
— А теперь?
— Стефан… — Людка решительно отодвинула мороженую землянику со взбитыми сливками. — Ты этого не сделаешь, это было бы… подло. Элиза любит тебя, она плачет. Ты ее обманывал, ты лгал ей, я знаю.