— Нет-нет, пани учительница, дома у меня все в порядке. Я только… я только за… — Людка замолчала и опустила голову.
— Садись, Людка, разговор у нас, к сожалению, будет долгий. Что означает это твое «за», когда ты совершенно явно «против»?
— Да, против, — Людка селя за парту, а пани Мареш на стул напротив нее. — Я за… заявляю протест.
— Против чего же? — По круглому лицу пани Мареш скользнула тень слабой улыбки.
Людка собралась с духом и посмотрела ей прямо в глаза.
— Против порядков на земле.
— Отлично! Это и нужно! Побольше бы нам таких! Насколько знаю, в каждой школе протестует процентов восемьдесят учащихся, но не такими странными методами. Как ты выражаешь свой протест? С помощью грязного воротничка? Или забрызганных сапожек?
— А как мне еще выражать, я не знаю.
— Когда ты поймешь, как нужно выражать протест, я скажу, что ты стала взрослой. Но ты, по крайней мере, точно знаешь, против чего ты протестуешь?
— Точно. Это я знаю точно.
— Ну что ж. Это уже очень много, — вздохнула пани Мареш. — Так вот, Людка, мне бы хотелось с тобой кое о чем поговорить. Я просто своим ушам поверить не могла! Второй год я у вас классный руководитель, и всегда ты была спокойной и дисциплинированной девочкой. Значит, ты в кафе протестовала с помощью взбитых сливок?
— Да-а-а. А откуда вы знаете? Неужели Стефан рассказал? Не может быть!
— А кто это Стефан?
— Мой старший брат.
— Нет, он, конечно, ничего не рассказывал. Значит, это был твой брат… — пани Мареш достала из сумки пачку сигарет и долго мяла одну, как будто услышала что-то неожиданное и не могла найти нужных слов. — А кто же пострадал от твоего протеста?
— Этого я не могу сказать.
«Там сидела одна тетка из родительского комитета, на тарелке у нее было одно пирожное с шоколадным кремом и три с заварным. И надо же, не утерпела — немедленно полетела в школу с доносом», — подумала Людка. Руки у нее дрожали.
— Эту сцену видела одна женщина из родительского комитета. К сожалению, она была больна и только вчера сообщила в школу.
«Объелась», — подумала Людка.
— А ты целую неделю носишь это в себе… Неужели со мной не могла поделиться? Я просто обомлела, когда услыхала! И не сердись, пожалуйста, на эту женщину, это была ее обязанность. Каждый из нас поступил бы так же. Она не жаловаться пришла, поверь мне, она подумала прежде всего о тебе. Мы решили, ты запуталась в каких-то сердечных делах. Чему вполне соответствует твой рассеянно-поэтический вид… Послушай меня внимательно. Это называется хулиганской выходкой, верно?
— Верно, пани учительница.
— Но прежде чем вызывать в школу твою маму, я хотела поговорить с тобой. Чтобы ты сама мне все объяснила.
— Нет! Только не маму. Пожалуйста. Очень вас прошу. Мама ничего не знает. Я думала, Стефан ей скажет, но он не сказал. Он только сделал вид, что не замечает меня, когда принес Яцеку игрушки. У мамы теперь столько горя, а тут еще я… Я не хочу…
— Погоди, не все сразу. Неужели маму не тревожит твой вид?
— Мама теперь таких вещей не замечает. Она целыми днями возится с Яцеком и плачет.
— Кто такой Яцек? Твой младший брат?
— Нет, это сын Стефана и Элизы. Мой племянник.
— Значит, ты с Элизой так обошлась?
— Да нет, что вы! Элизу мы все очень любим. В кафе была та, другая.
— Ага. Ну, собственно, теперь все ясно. Давай вместе подумаем, как быть.
— Я вам все расскажу, только маму сейчас не вызывайте. Лучше потом. Пусть хоть немного все утрясется. Пусть мама привыкнет.
— Ладно, сделаем так. Я постараюсь как-нибудь объяснить это директору, он ведь слышал всю эту историю. Маму оставим на потом, но тебя я в покое не оставлю. Почему ты так поступила? Я и не знала, что ты такая еще глупенькая! Взрослые люди не улаживают свои разногласия с помощью взбитых сливок.
— И не знаю, почему я это сделала. То есть знаю. Теперь уже знаю. Тогда, в кафе, у меня потемнело в глазах, и я не знала, а теперь знаю. Потому что он меня обманул. Стефан меня обманул. Если бы он сказал, что она будет в кафе, я бы не пошла. А если б даже и пошла, то на нее бы и не взглянула, и обошлось бы без скандала. Но раз он ее туда привел, а потом привел меня и велел ей ждать, значит, он был заранее уверен, что я клюну на красивые слова, что меня можно купить за двойную порцию взбитых сливок. И потом меня с ней познакомят, и — готово дело! — она меня очарует, и я бегу к родителям защищать их обоих. Он думает, я младенец, и вообще он меня называет «Людик».