Первым делом он нащупал выросшую на его щеках щетину и понял, что находится в совершенно безвыходном положении. В таком виде нечего было и думать показываться на глаза родителям. Тогда он снова забрался под одеяло и стал думать, что же ему делать.
— Воля, а Воля! Вставай! — услышал он из столовой голос отца, но решил не отвечать, прикинуться спящим. — Не понимаю, как можно спать, когда на дворе такое замечательное утро.
Послышался бабушкин голос:
— Вот заставить бы тебя самого, Алёша, сдавать экзамены да будить тебя ни свет ни заря!
— Ну и пускай его спит! — пробурчал отец. — Небось захочет есть — сразу проснётся.
Это Волька-то не хотел есть?! Да он ловил себя на том, что яичница с ломтём свежего чёрного хлеба его волнует сейчас даже больше, нежели рыжая щетина на его щеках. Но здравый смысл взял всё-таки верх над чувством голода, и Волька пролежал в постели, покуда отец не ушёл на работу, а мать с кошёлкой не отправилась на рынок.
«Была не была! — решил он, услышав, как щёлкнула за нею дверь. — Расскажу всё бабушке. И вместе что-нибудь придумаем».
Волька с наслаждением потянулся, сладко зевнул и направился к дверям. Проходя мимо аквариума, он бросил на него рассеянный взгляд… и остолбенел от удивления. За ночь в этой небольшой четырёхугольной стеклянной посудине произошло событие, никак необъяснимое с точки зрения естественных наук и полное поэтому таинственного смысла. Вчера в аквариуме плавали четыре рыбки, а сегодня их стало пять. Появилась ещё одна — большая, толстая золотая рыбка, важно шевелившая пышными ярко-алыми плавниками. Когда Волька удивлённо прильнул к толстому стеклу аквариума, ему показалось, что рыбка несколько раз хитро ему подмигнула.
— Что за ерунда! — пробормотал Волька, забыв на время даже про свою бороду, и засунул руку в воду, чтобы схватить загадочную рыбку!
Но она сама, словно только того и дожидалась, сильно ударила хвостом по воде, выскочила из аквариума на пол и превратилась в Хоттабыча.
— Уф! — промолвил старик, отряхиваясь и вытирая бороду неведомо откуда появившимся роскошным шерстяным полотенцем, обшитым по краям золотыми и серебряными петушками. — Я всё утро ожидаю чести выразить тебе своё глубочайшее почтение. Но ты не просыпался, а я щадил твой сон. И мне пришлось переночевать с этими красивыми рыбками, о счастливейший Волька ибн Алёша!
— Как не стыдно смеяться надо мной! — рассердился Волька. — Только в насмешку можно назвать счастливым мальчика с бородой!
Глава 12
В это очаровательное утро Степан Степаныч Пивораки решил совместить сразу два удовольствия. Он решил побриться, наслаждаясь в то же время живописным видом на Москву-реку. Придвинул к самому окну столик с бритвенными принадлежностями и принялся, мурлыча под нос весёлую песенку, тщательно намыливать себе щёки.
А мы пока что расскажем о нашем новом знакомом.
По странному совпадению обстоятельств, его фамилия полностью соответствовала одной из двух его слабостей: он любил хлебнуть кружечку-другую пивка и закусить их аппетитными, чуть солоноватыми варёными раками.
Второй его слабостью была излишняя словоохотливость. Из-за своей болтливости Степан Степаныч, человек, вообще говоря, неглупый и начитанный, нередко становился в тягость даже самым близким друзьям.
За всем этим он был превосходным человеком и большим мастером своего дела. Он был лекальщик.
Закончив намыливать щёки, Степан Степаныч взял в руку бритву, поправил её маленечко на ладони и принялся с необыкновенной лёгкостью и сноровкой бриться. Побрившись, он с наслаждением обрызгал себя из пульверизатора цветочным одеколоном «Магнолия» и начал вытирать бритву, когда вдруг неожиданно рядом с ним, неизвестно каким путём, возник старичок в канотье и расшитых золотом и серебром нежно-розовых сафьяновых туфлях с причудливо загнутыми носками.
— Ты брадобрей? — сурово спросил старичок у изрядно опешившего Степана Степаныча.
— Во-первых, — вежливо отвечал ему Пивораки, — я попросил бы вас не тыкать, А во-вторых, вы, очевидно, хотели сказать «парикмахер»? Нет, я не профессионал-парикмахер. Хотя, с другой стороны, я могу сказать про себя, что да, я парикмахер, потому что, не будучи парикмахером, или, как вы выразились «брадобреем», я могу всё же заткнуть за пояс любого парикмахера-профессионала, или, как вы старомодно выразились «брадобрея», пли, что то же самое, цирюльника, тогда как ни один парикмахер не может заткнуть за пояс меня… А почему?.. А потому что, в то время как парикмахер-профессионал, или как вы выразились, «бра…»