И дальше «Дон Кихот» рассказывал, как через два дня он сообщил об этом советским товарищам, вновь пришедшим к нему на явку. На радостях они расцеловались и условились о новой встрече.
А потом тон письма менялся. В нем зазвучала тревога.
«Целую неделю я ждал сигнала, — писал «Дон Кихот». — Но так и не дождался. И не смог рассказать штабу, как немцы на специальных платформах вывозили останки «Большой Берты» (я встретил их на шоссе под Гатчиной), и не смог получить нового задания. Как на беду, моего товарища-радиста, который иногда помогал мне, перевели в другой полк…»
— Эмилио Нуньец! — вспомнил Генька.
Дальше «Дон Кихот» сообщал: вскоре Голубую дивизию отвели с фронта. Гитлер не очень-то доверял испанцам.
— Все? — хмуро спросил Витя.
— Нет, еще несколько строк.
«Мне жаль, что ваш прекрасный город я так и не видел, — писал «Дон Кихот». — Как бы мне хотелось в нем побывать! Почему-то мне кажется, что он похож на мою родную Барселону. Но и в ней я уже не был много лет!»
Письмо кончалось коротким и таким знакомым словом: «¡Salud!»
Николай Филимонович поднял голову, поглядел на ребят и достал из конверта последний маленький листок.
«Папа еще раз просит прощения, — писал Володя Пелардес, — но имя «Дон Кихота» он назвать не в праве. Не сердитесь! Вы сами понимаете…»
И, подражая своему далекому земляку, Володя окончил записку тем же боевым приветствием: «¡Salud!»
Возвращались ребята все вместе. И хотя Тишке и Вите надо было в другую сторону, расставаться не хотелось.
Не сговариваясь, мальчишки пошли провожать Олю. Шагали задумчивые, необычно тихие: письмо «Дон Кихота» словно еще звучало в ушах.
— А все-таки обидно, — вдруг негромко, задумчиво сказала Оля. — Не знаем — какой он? «Дон Кихот»… Хоть бы малюсенькую фотографию…
Тишка кивнул.
— Ясно какой! — сказал Генька. — Высокий. Сильный. Нос — орлиный. И глаза — пронзительные такие. На саблях рубится лихо. А стреляет!.. Пулю в пулю!..
Оля вдруг рассмеялась. Громко, на всю улицу.
— Ой, Генька! Ой, не могу!
— Чего ты?
— Ой, Генька, не сердись!.. — Оля никак не могла успокоиться. — Помнишь, мы когда-то думали о Михаиле Рокотове? Какой он? И ты тоже сказал: смелый, нос — орлиный, и пулю в пулю вгоняет…
Все рассмеялись.
— А между прочим, — задумчиво сказал Витя. — В общем-то… Генька прав… Они, конечно, похожи… Рокотов и «Дон Кихот»… Не носами, конечно… А похожи…
Глава 19
Витя снова оглядел ботинки: кажется, оттер. Пустырь вокруг дома до сих пор не заасфальтировали, а дождь так и хлещет всю неделю.
Новоселы в эти дни недобрым словом поминали строителей. Дома-то построили. И неплохие. А вот вокруг!.. Хоть бы дорожки проложили. Идешь — плывешь. По щиколотку в грязи.
Ладно хоть, пока Витя ехал в метро, грязь пообсохла. И возле редакционного подъезда валялась щепочка — очень кстати! А то…
Как-то секретарь «Зари» Юрий Борисович заметил у Вити траурные каемки под ногтями. Не говоря ни слова, взял его за плечи и повернул к стене. Там плакат:
«Журналист = холодная голова + горячее сердце + чистые руки».
— Кто это сказал? А? — Юрий Борисович пронзительно глянул на Витю. — Дзержинский! Про чекистов! Но — и про журналистов тоже!
Витя накрепко запомнил плакат.
Правда, насчет ног там — ничего, но все же…
— Привет! Садись! Жди! — Юрий Борисович скосил глаза из-под очков и опять уставился в гранки. Вписал строчку, зачеркнул, добавил полстроки, снова зачеркнул, помахал пером в воздухе, замер, нацелился и с лету воткнул в текст одно-единственное слово.
Красным карандашом пометил в углу листа: «В набор!», разогнул спину, поправил очки.
— Что нового? Пытаем следы? Как пушка? Раскрыл ЧП?
Витю уже не пугали пулеметные очереди Юрия Борисовича. Он приспособился отвечать только на последний вопрос, пропуская остальные.
— ЧП мы раскрыли… Редактор… оказывается, не виноват… — и Витя стал рассказывать. Сперва — что помнил, а потом, по привычке, полез за блокнотом.
— Постой, старик! Ни с места! Я сейчас! — Юрий Борисович хлопнул дверью и через минуту приволок еще двух сотрудников. Те отбивались, но секретарь впихнул их в кресла.
— Потом спасибо скажете! — и повернулся к Вите: — Крути дальше!
Витя стал вспоминать все новые подробности. Журналисты подкидывали ему вопрос за вопросом, не давая уходить в сторону, и он не успел опомниться, как выложил все: о глубинниках, о пушке, о «Дон Кихоте».