— Вы уверены? Вам официально сообщали?
— Нет, но… Он пропал много лет назад.
— Пропал! Когда человек пропал, он и найтись может. А ваш папаша, значит, пропал и не нашелся?
Отец уловил в голосе незнакомца ироническую нотку и возмутился.
— Позвольте, почему вы в этом сомневаетесь? И вообще — кто вы такой?
«Кожаный» расстегнул портфель и вынул оттуда какой-то журнал.
— Не приходилось читать?
На обложке новенького хрустящего номера чернело заглавие: «Каторга и ссылка»…
— Я из редакции, — представился незнакомец. — Мы решили напечатать несколько статей о провокаторах. В этой связи вспомнили о вашем папаше.
— Что?! — отец протестующе замахал руками.
— Ваш отец провокатор, — мягко, словно сожалея, сказал «кожаный». — Он выдал царской охранке целую группу революционеров. Мы получили материалы из ГПУ[3]. Есть и другие данные. Конечно, надо это всесторонне проверить. Для того я к вам и пришел.
Отец был потрясен и совершенно растерян.
— Не может быть! — с трудом выдавил он.
«Кожаный» лишь пожал плечами.
— Нет, — выкрикнул отец. — Он честнейший человек! У меня есть письма… — он принес и раскрыл заветную шкатулку.
— Письма? — «кожаный» оживился. — Дайте мне их. Мы разберемся. Может быть, в самом деле тут какое-то недоразумение. Дай бог, дай бог!
Он переложил все бумаги из шкатулки в свою сумку и учтиво приподнял на прощанье кожаную фуражку.
Настасья Владимировна замолчала. Она подняла воротник пальто и зябко повела плечами. Выбившиеся из-под шапочки волосы были сплошь усеяны мелкими сверкающими капельками.
Переведя дыхание, она продолжала:
— Через несколько дней «кожаный» снова пришел.
На этот раз он держался куда строже и был не так разговорчив. Мы с братом сидели за шкафом и слушали его тонкий голос со страхом и удивлением.
— К несчастью, все подтвердилось, — сказал он. — Ваш папаша — провокатор. Но я, жалея вас и ваших детей, — ведь вы-то ни в чем не виноваты! — уговорил редактора не печатать статью. А письма ничего не опровергают. Обыкновенные личные письма. Мы их передали в секретный архив ГПУ.
Отец пытался спорить, возражать, но «кожаный» стал еще строже и суше.
— Разрешите дать вам добрый совет, — на прощанье сказал он. — Не поддерживайте никаких связей с отцом, если он жив. Забудьте даже имя его. И не пытайтесь опровергать. Все равно обелить отца не сможете, а сами наживете крупные неприятности…
И он ушел.
Настасья Владимировна тяжело перевела дыхание.
— Вот, собственно, и все, — устало сказала она. — Вам трудно себе представить, ребята, как страшно повлияло это посещение «кожаного» на моего отца. Он сразу словно сломился, сник. Я раньше не верила, когда читала, что человек за одну ночь может поседеть. Но тут так и случилось.
Отец прямо места себе не находил. День и ночь его терзала тревога. Он пробовал добыть доказательства невиновности деда. Стал ходить в библиотеки, изучал какие-то мудреные журналы, старые книги. Это было тяжело ему: ведь он простой чертежник. Никаких доказательств так и не нашел. Вдобавок он рассказал о «кожаном» своему приятелю. А тот, вероятно, еще кому-то. В общем, на заводе стали поговаривать, что наш дед предатель… Отец так переживал все это!.. Даже попал в психиатрическую. Два месяца пробыл там. И с тех пор вся наша жизнь пошла кувырком…
Настасья Владимировна вытерла лицо и волосы маленьким шелковым платочком, и он сразу превратился в скомканную мокрую тряпку.
— Вот, собственно, и все, — повторила она. — Больше мы ничего не знаем о нашем деде. Мы по-прежнему считаем его благороднейшим, честнейшим… но… — она замолчала.
— И всё? — спросила Оля.
— Всё…
Замолчали и ребята. Хмурые, озабоченные, проводили они Настасью Владимировну до дому.
— Мы еще к вам придем, — горячо пообещал Генька. — Мы разберемся! Мы докажем!..
— Хорошо бы, — вздохнула Настасья Владимировна. — А у меня и у отца уже просто нет сил снова будоражить все это…
— Странно! — сказал Николай Филимонович, когда Генька и Оля наперебой рассказали ему о своем втором посещении старика Рокотова. — Даже очень…
Он задумался.
— Я свяжусь с органами МВД. Попрошу поднять их архивы. Если «кожаный» передал в ГПУ письма, значит, они должны храниться там, в «деле Рокотова»…
Он встал.
— Все запутывается, — негромко сказал он. — Мы считали Рокотова героем, а его подозревают в предательстве. Но почему? Мы не знаем. Зато мы знаем то, что еще никому неизвестно — правду о гибели Рокотова, о его мыслях перед смертью. Разве такой человек мог быть предателем? Нет!
3
ГПУ — Главное политическое управление; боролось с контрреволюцией, шпионажем, спекуляцией и т. п.