— Даже на сбор отряда? — упавшим голосом спросил Генька.
— Никуда, — строго повторил Алексей Иванович. — Так полагается. А то возьмете и случайно потеряете. Или испачкаете. Или — еще хуже — рассыплется он у вас от старости. Ясно? Обещаете?
— Обещаем! — за всех ответила Оля.
— И второе условие, — продолжал Алексей Иванович, — руками документ не трогать. Для этого есть пинцет, — он показал маленькие щипчики. — Кроме того, перепишите документ в тетрадку. Точно, со всеми пропусками, со всеми запятыми. Это называется — снять копию. А потом я его уберу. Так надежней будет… А рисовать кто-нибудь умеет?
Витя кивнул.
— Отлично. Зарисуй переплет, какую-нибудь страничку, чтобы почерк оригинала сохранить…
Ребята долго, тщательно мыли руки, словно хирурги перед операцией. Потом Генька осторожно открыл деревянный переплет и пинцетом подцепил верхний листок. Оказалось, орудовать малюсеньким пинцетом, которым отец действовал так ловко, вовсе не просто. Генька положил листок на заранее расстеленную газету и стал диктовать. Оля и Витя писали.
— Им… им… — вдруг запнулся Генька, — Что такое?! Не по-русски.
Оля через плечо заглянула в листок:
— В самом деле! Какая-то закорюка!
После буквы «м» стоял непонятный значок — «ѣ».
Витя тоже оглядел листок.
— А ты пропусти, — неторопливо предложил он. — Пропусти и всё. Читай дальше…
Генька так и сделал.
— Им… я ум, расти травою, — прочитал он. — Ясно! «Имея»! Значит, эта закорючка — вместо «е». Почему?
— Пап! — крикнул он. — Помоги!
Алексей Иванович вошел из соседней комнаты.
— Это старинная буква «ять», — объяснил он. — Тут есть и другая старая буква, вот — «и» с точкой наверху. А кроме того, на конце многих слов стоит твердый знак. Так раньше полагалось.
— Вспомнил, — сказал Витя. — Это… лишние буквы. Мне отец… рассказывал. Их после революции… уничтожили.
Он говорил медленно, будто после каждого слова ставил точку. И ребята знали: торопить его бесполезно. Такая уж привычка у человека.
— А раз уничтожили — зачем нам их писать?! — возмутился Генька. — Какие-то царские буквы! Теперь не старый режим! Давайте без них!
— Нет, — твердо возразила Оля. — Копия так копия. Чтобы всё тютелька в тютельку.
Работа двигалась медленно: «яти» и твердые знаки очень тормозили. Так прошло с полчаса.
— Идея! — вдруг воскликнул Генька. Оглянулся. Отца в комнате не было.
— Ну? — Оля отложила перо.
— Завтра покажем копию Филимонычу. А?
Едва раздался звонок на большую перемену, Оля помчалась к учительской. Остановилась возле двери. Мимо сновали школьники, проходили учителя — Оля ждала. И вот из-за угла, наконец-то, появился историк — Николай Филимонович. Он нес классный журнал, карту, указку. И все в левой руке. Правой у Николая Филимоновича не было: потерял на войне.
Протиснувшись к нему, Оля сразу стала торопливо рассказывать о таинственном дневнике.
— Подожди, Гармаш, не тарахти, — остановил ее Николай Филимонович. — Идем.
Вслед за ним Оля вошла в учительскую. Николай Филимонович сел на широкий кожаный диван, закурил.
— Ну, излагай. Но не больше ста слов в минуту!
Оля снова стала рассказывать. Сперва медленно, потом, незаметно для себя, все быстрее. Николай Филимонович бегло просмотрел копию дневника. Потер переносицу. Это у него привычка такая, все ребята знают: когда задумается, непременно переносицу потирает.
— Интересно! — сказал он. Помолчал, неторопливо погасил папиросу. — Даже очень!.. Оставь мне тетрадку. А после уроков приходи, — и он, раскрыв полевую сумку, висевшую на плече, уложил туда тетрадь.
В классе Олю с нетерпением ждали Генька и Витя.
— Ну? Как?
Мальчики нарочно не пошли сами, а послали Олю: говорит она уж очень складно.
— Сказал — интересно! Сказал — даже очень! Сказал — приходи после уроков! Дневник взял, — выпалила Оля.
…После занятий Оля пошла в учительскую. Там уже сидели Николай Филимонович и Вася Коржиков — командир отряда К. С.
Когда Николай Филимонович рассказал Васе о таинственном дневнике, тот сразу оживился:
— Интересно!
— Даже очень! — не удержалась Оля и скосила глаза на Николая Филимоновича.
Учитель усмехнулся, погрозил ей пальцем.